Юзаля выслушал Горчина молча. Он был взволнован, какая-то странная беспомощность овладела им. В словах первого секретаря звучала такая страсть и такая боль, что они не могли быть пустой декларацией. С неведомой ему прежде нежностью он смотрел на своего «подсудимого» и одновременно друга, на человека, который за каких-нибудь несколько дней стал ему невероятно близким. Это было тем более странно, что образ Горчина был вписан в мрачный злочевский фон, и рисовали его люди самые разные, доброжелательные и недружелюбные, часто прямо враждебные… И все же, обнажая все его недостатки и слабости, эти же люди в конечном счете подтверждали, что правда на стороне первого секретаря.
— Я вам, председатель, скажу кое-что еще, — тихим, сдавленным голосом проговорил в заключение Михал, словно не верил, что сумеет высказаться до конца, — что-то, чего вы, может быть, не поймете, поэтому прошу поверить мне на слово. Поверите или нет, не знаю, но другой возможности я не вижу… Я скажу то, что сказал бы, если бы она была тут, за стеной, и ждала меня. Больше того, если бы между нами все было кончено, а мы еще должны поговорить, — если бы все наши совместные планы были разрушены, развеяны все мои надежды, связанные с этой женщиной, я все равно сказал бы, что люблю ее и никогда не перестану любить. И сделаю все ради этой любви. Понимаете, все. Я готов всем для нее пожертвовать, забыть свои мечты и жизненные планы, стать ничем… Я знаю, вам это покажется диким, но она, эта женщина, впервые открыла мне глаза на множество проблем человеческой жизни, помогла мне понять, каков я сам. Это она, Катажина, оживила во мне давно умершие или, может быть, так и не родившиеся надежды на другую, более полную жизнь. Из простодушного бедняка она сделала меня богатым человеком. Благодаря ей я познал такое огромное чувство, о каком прежде и понятия не имел. И поэтому я уверен, что ее отъезд, а она уехала, не сказав мне ни слова, вовсе не означает, что она меня бросила, она просто ушла в тень. Может быть, она хотела еще раз проверить меня, может быть, даже проверяла свое чувство, но она будет со мной всюду, где буду я: здесь ли, в Злочеве, или там, куда вы меня пошлете. В этом я уверен, потому что это любовь, настоящая любовь, которую судьба позволила мне познать.
И с этим воспоминанием о Катажине, воспоминанием, несмотря ни на что оптимистическим, в котором нашлось место и кусочку июньского моря, и запаху леса, и образу их молодых, внезапно прильнувших друг к другу в жарком объятии тел, он уснул. Ему снилось то, что было, и то, чего он так нетерпеливо ждал, и какое ему было дело, соответствуют его сны действительности или нет. Какое дело спящему человеку до того, сколько препятствий он должен еще преодолеть, скольких людей убедить, исступленно доказывая им свою правоту. А ему еще предстояло столько жизненных перемен, без которых ему никак не обойтись, и наконец, может быть, самое трудное — заглянуть в собственную душу и себя самого предать суду, суду справедливому, беспощадному, осуществить свои желания.