— Мама? — пробормотала Сабина.
— Это не мама! Это я! — нарочито громко отозвалась Эмилька.
— Ах, это ты? И давно ты здесь?
— Давно, — соврала Эмилька. — Даже надоело.
Она сделала мне знак рукой.
Я легонько подтолкнул Ветку к дверям, а сам остался в сенях. Серна легкой поступью смело вошла в комнату Сабины. На середине комнаты она остановилась, но, увидев Эмильку, сидевшую рядом с Сабиной, направилась к кровати.
А я остался стоять у открытой двери, и теперь Сабина смотрелась словно бы в раме. Она приподнялась. Глаза ее расширились в счастливом удивлении. Она отбросила покрывало. Молитвенно сложила руки. Беззвучно зашевелила губами, словно повторяя про себя молитву. Потом улыбнулась открытой, ясной, ликующей улыбкой. А когда первая минута восторга прошла, как ребенок, захлопала в ладоши, спрыгнула с кровати, опустилась возле серны на колени, обняла ее за шею и прижалась щекой к лоснящейся шерстке.
Потом заговорила таким тихим глубоким голосом, какого я никогда у нее не слышал, она словно бы не говорила, а пела.
— Пришла? Ах ты моя красавица! Добрая моя. Пришла к Сабине? Значит, это неправда, что все вы на меня рассердились? Как же ты догадалась, что я тебя жду?
В эту минуту что-то белое промелькнуло в окне и со стуком упало на пол. Ветка вздрогнула, попятилась, вырвалась из рук Сабины, стрелой промчалась мимо меня.
— Стефек, Стефек! — кричала мне из комнаты Эмилька.
Я не знал, что делать. Вошел в комнату и шепнул Эмильке.
— Беги, ищи Ветку.
— Что это упало? — спросил я Сабину.
Сабина уже успела подобрать обернутый бумагой камешек. Она прочла нацарапанные на бумаге слова. С горестным вздохом села на край кровати. Обеими руками прижимала она письмо то ко лбу, то к губам, то к груди. Потом вскочила, в каком-то беспамятстве закружилась по комнате, прильнула к висевшему у окна зеркальцу и простонала:
— О боже, боже…
Вдруг ее взгляд остановился на мне, и, видно, только теперь она вспомнила, что я здесь. Смяла письмо, пряча его в руке. Как жестоко изменилось за эти несколько минут ее лицо. Недавняя улыбка исчезла без следа. В ее глазах, менявших свое выражение, я увидел страх, смятение и отчаянную горячечную поспешность. Резким движением распахнула она дверцы шкафа. Обернулась ко мне.
— Стефан, выйди, — сказала она почти сурово, — мне нужно одеться.
Я вышел. И стал потихоньку звать то Эмильку, то Ветку. Но на мой зов вышла одна Эмилька. Глаза у нее были заплаканы.
— Ветки нигде нет, — всхлипнула она. — Я разбужу Ярека…
— Не смей будить Ярека, — рассердился я. — Никто, никто не должен об этом знать, ни одна душа! Ясно?