Польские повести (Мысливский, Мах) - страница 80

Больше он не в силах был сдержаться, выпустил корзину и принялся размахивать кулаком перед носом Директора.

— А мой сгоревший дом? Ты и словечком не обмолвился, что ты его оттяпал для себя. Несчастье! Пожар! Да, да! И, разумеется, возмещение убытков. Ты за одно с Альбертом. Сколько ему заплатил? Сколько заплатил этому Иуде? — Голос у старика задрожал. — А я, я его как сына…

Напрасно Директор бросал свирепые взгляды, пытаясь как-то унять негодующего дядюшку. Профессор повернулся в мою сторону. Казалось, он вот-вот расплачется. Теперь он и мне грозил своим маленьким кулачком.

— Расскажи обо всем своему дурню Отцу. Вот как его отблагодарили. А ведь что я ему велел? Скрыть, утаить!! Видишь? Видишь? Все понял?

Но я ничего не видел и ничего не понял. Я теперь вспоминаю эту ссору с ее непонятными тогда для меня словами и упреками по более поздним рассказам обо всей этой истории. Мне запомнилась только интонация, звучание тех или иных слов, а пожалуй, больше всего — мое тогда еще не совсем осознанное предчувствие, что отсюда тянется нить угрожавшей Отцу несправедливости и опасности.

— Я ничего не скажу Отцу, — ответил я Профессору. — Отца нет.

— Знаю! — махнул рукой Профессор. — Но он вернется.

— Когда?

— Об этом ты у них спроси. — Профессор поморщился и кивнул на Директора.

— Чего ты от меня хочешь, мальчик? — холодно спросил Директор.

— Я хотел бы сказать, — начал я дрожащим голосом, — моего Отца забрали. Из-за серны.

— Из-за какой серны?

— Из-за Ветки. А он здесь ни при чем.

— Верно, верно! — сказал Директор, припоминая. — Но тут ничего не поделаешь. А впрочем, чушь это.

Я остолбенел. Стало быть, и Ветка, и мой Отец — это для него чушь?

— Где мой Отец? — резко, осмелев от отчаяния, спросил я.

— Не знаю, — бросил через плечо Директор. — Ничего не знаю.

Это прозвучало окончательным отказом.

Но я все шел и шел вслед за ними. Они еще дулись друг на друга и шли молча, дружно неся при этом корзину с напитками. Директор толкнул ногой калитку. Должно быть, он слышал за своей спиной мои шаги и, не оборачиваясь, спросил:

— Чего ты еще от меня хочешь?

— Можно, можно… мне увидеть Сабину?

— Нет, — коротко обрезал Директор.

— Панна Сабина, — поправил меня Профессор, — должна составить компанию высоким гостям.

В тоне, каким он это сказал, звучала насмешка.

А я все не мог отойти от калитки и видел, как в глубине сада, на полянке, под окнами кабинета домочадцы Директора, как всегда в черном, застилают скатертью длинный стол и расставляют тарелки. Вот на крыльце появилась и Сабина, в руках у нее был поднос с высокими бокалами. Я долго всматривался в нее, стараясь на расстоянии передать ей свою волю: «Ну, посмотри же на меня», — словно бы звал я. Она подняла голову, я махнул рукой. Мне показалось, что и она подает мне какой-то знак. Я все еще ждал, но она больше не поглядела в мою сторону. И я ушел с тяжелым сердцем. Мать Богуся запирала лавку, а Богусь что-то клянчил капризным голосом. Я быстро прошел мимо. Богусь, однако, успел запустить в меня камнем, но, когда я обернулся, он с самым невинным видом спрятался за яркий материнский передник. А я презирал его. На мосту я остановился. Все ждал, что, может быть, Сабина догонит меня. Но никто меня не догнал, из директорского сада доносились смех и веселые голоса участников пирушки.