Польские повести (Мысливский, Мах) - страница 86

Он написал мне адрес. И с этим письмом, жалкими грошами, которые мне дала Сабина, и горстью яблок — мелких и красных китаек, которые дала жена сторожа, я отправился на станцию.

Я никогда не ездил на поезде. И плохо представлял себе, что надо сделать, чтобы сесть в него.

К счастью, станция эта была конечная, движение небольшое. У меня не было желания тут же, сразу израсходовать свои скудные средства. Я долго вертелся вокруг станции, заглядывал через побеленный забор на пути, обдумывал, как быть. Впрочем, пока что я не видел, чтобы хоть кто-нибудь садился в поезд, который с громким свистом, грохотом и шипением медленно полз по рельсам. Да и сам поезд казался мне каким-то ненадежным и даже подозрительным. Он весь состоял из красных коробок, одни из них были большие и без окон, другие — невысокие и без крыши. Поднялся ветер, и снова из-за лесов и гор поползли быстрые, темные тучи. Мимо меня прошли два железнодорожника. Я прижался к забору. Но они не обратили на меня никакого внимания. Один из них задрал голову, потом, прищурив глаза, долго смотрел на горизонт.

— Ветер и сюда пригнал тучи, — пробормотал он.

А другой сказал:

— В горах все льет и льет. Видал, сколько воды в реке прибыло? Как бы не было наводнения.

Внезапно налетел ветер, взметнул вверх песок, черную угольную пыль повсюду — на улице, на пятачке, перед станцией, на путях. Торопливо удирали редкие прохожие, прятались, кто где мог. Стало почти темно. Ураган из песка и пыли с сердитым свистом ударялся о стены, об забор, шел, не разбирая дороги, — все вокруг дрожало, шумело, плясало в этом стремительном кружении. Минута для меня была самая подходящая. Наклонившись вперед под напором ветра, я побежал, открыл калитку, несколькими прыжками преодолел пространство от забора до поезда и быстро влез в полуоткрытые двери одной из красных коробок. По крыше застучали первые капли дождя. Вагон встретил меня темнотой, резким, неприятным запахом и равномерным всплеском шорохов, время от времени сменявшихся пронзительным писком. Я забился в узкий проход между громоздящимися до самого потолка рядами ящиков. Когда глаза мои привыкли к темноте, я увидел, что это были низенькие клетки с домашней птицей. Сквозь щели между планками гуси вытягивали в мою сторону шеи и клювы. Индюшки и куры стряхивали со своих крыльев опилки и костру, и весь этот сор сыпался на меня. Дождь стучал по крыше с утомительной монотонностью. Поезд много раз вздрагивал, словно бы собираясь тронуться, и опять останавливался. Наконец кто-то закрыл двери, и я услышал стук засова. Мне стало не по себе, я был заперт, словно в клетке. Но уже через мгновенье забыл об этом. Измученный не только этим днем, но и всем мучительно долгим ожиданием Отца, я все же чувствовал себя лучше, чем прежде, теперь меня поддерживала надежда, что он теперь ко мне ближе, что я его найду. С этими мыслями я и уснул, держа в руках надкушенное яблоко.