– Вы можете это пообещать? – Яэль обернулась к семерым судьям-военным, когда Мириам перевела им требования.
Их взгляды были столь же разнообразны, как и в ряду приговорённых к казни. В глазах зачатки милосердия боролись с мыслью о том, что «в этом нет ничего хладнокровного». Один из безымянных офицеров указал не выцветшую форму Эрнста Фёрстнера.
– Спроси, сколько наших товарищей он убил во время войны.
Яэль не подчинилась.
– А сколько немцев убили вы? – выплюнула она в ответ. – Сколько ваших товарищей ещё умрёт, если мы не свяжемся с Германией, и ваша армия вслепую ринется к Москве?
Ответ на этот вопрос так и не нашёлся. Зато советские офицеры зашептались между собой.
– Здесь сотни пленников, а мы не можем позволить себе оставлять целые отряды, чтобы стеречь их, – размышлял Пашков, достаточно громко, чтобы Яэль услышала. – Что делать со всеми этими людьми?
– Господин Фёрстнер рассказал, что на севере от города есть трудовой лагерь. Там достаточно ограждений, чтобы удержать всех военнопленных, пока Новосибирск не сможет организовать суд, – Яэль содрогнулась от одной только мысли, но продолжила: – Помилование для членов Сопротивления и больше никаких смертей. Вы согласны?
Снова шёпот. Снова взгляды, говорящие «эта война без правил»; старые раны в звуке их слов. Им потребовалось несколько минут, чтобы, наконец, замолчать. Мириам посмотрела на лидера Сопротивления.
– Товарищи командиры согласны на ваши условия, – сказала она по-немецки.
Эрнст воспринял новости со сдержанным кивком: «В таком случае я с удовольствием сопровожу вас к радиоустановке».
* * *
Их шествие по улицам Молотова выглядело странно: восемь высокопоставленных советских командиров, девушка-альбинос, парень на носилках и двукратный победитель Гонки Оси (Яэль отказалась оставить Луку и Феликса одних на площади) и несколько охранников из солдат (несмотря ни на что, они оставались пленниками). Брат Адель по-прежнему спал, накинутое на голову одеяло скрывало его узнаваемые черты. Лука снова натянул куртку вместо капюшона, и это привлекало не меньше внимания, чем его внешность. Он врезался в прохожих и запинался о тела, бормоча извинения на немецком, которые одинаково плохо воспринимались и солдатами, и трупами.
И во главе этой колонны – Эрнст Фёрстнер. Лидер ячейки Сопротивления привёл их в деревянный дом, который выглядел так, словно его сорвали с фундамента и хорошо потрясли. Неокрашенный, с резными узорами ромбов и цветов на фасаде. На окне висел флаг со свастикой.
– Прошу прощения за детали, – сказал господин Фёрстнер, отпирая дверь. – Как вы знаете, важно уметь смешаться с толпой.