– Не совсем, – Яэль покачала головой и отложила исписанную рукой доктора Гайера страницу в сторону. К Анне, Эдит и Талите. К ярости её пяти волков. – Есть то, что невозможно стереть.
И в скором времени по «Рейхссендеру» они покажут это всему миру. Всё то, что фюрер пытался скрыть, вспыхнет, как сухая трава в степи, сжигая дотла и фюрерайд, и веру народа.
Гитлер, Гиммлер и Гайер – не они сотворили её.
Не они её и уничтожат.
Зато сама Яэль всеми силами, всем, что хранится в её душе – солнечным светом и страданиями, украденными жизнями и смертью на кончиках крыльев, – постарается уничтожить их.
Никогда ещё время не тянулось так долго. Никогда ещё часы не пролетали так быстро.
* * *
Четыре часа: После душа Феликсу должно было стать лучше. Грязь была смыта, мышцы расслаблены. Но нет, сейчас он был так же открыт и уязвим, как обрабатываемая сестрой рана. Огнём горящая плоть. Они сидели на кровати в старой комнате Яэль. Простое белое постельное бельё было забросано бинтами и бутылочками – оказывая первую помощь, Адель откидывала в сторону всё, что ей больше не пригождалось. Среди этого хаоса лежали часы Мартина.
– Я посмотрю. – Запредельное предложение из уст Адель. Она обращала внимание на часы Мартина так же часто, как ходила к нему на могилу: никогда. – Нужно как-то следить за временем, будет подозрительно, если для этого мы каждый раз будем бегать в комнату с картой.
Он рассказал Адель обо всём – о случившемся во время Гонки Оси, о пытке в Токио, плане Баша и о том, что произошло после – всего за несколько минут, гораздо быстрее, чем эта история заслуживала.
– Вот мерзавцы! – возмутилась сестра, когда он закончил.
– Кто именно? – поинтересовался Феликс.
– Все! – Волосы Адель яркими прядями обрамляли лицо, но дни темноты вскипали в глубине её слов. – Баш, Яэль, все они, чёрт их побрал!
Феликс помнил эту злость – алую жажду мести. Помнил, как она покрывала пол в Токио, наполняла иссушенные трещины у него во рту. Часть её до сих пор пульсировала под свежими повязками, но абсолютная ярость уже испарилась. План Баша больше не казался ему правильным. Ужасное, грязное месиво из жизней и смертей, из несправедливости и неправильности, и знает Бог, как же Феликс не хотел марать в этом руки!
– Думаешь, мама мертва? – чёрные, как смоль, эмоции просачивались меж её зубов вместе со словами.
– Если нет, если они с папой действительно у Влада… – Что хорошего все эти если ему принесли? Лучше верить доказательствам. – Я не знаю. Не знаю, что делать, Ада.
Сестра взвесила в ладони сломанные часы Мартина.