ему известно об этой девушке на самом деле.
Однако имя её от него ускользнуло.
– А ты моё? – ответил вопросом на вопрос Феликс.
– Конечно, Фритц. Что же о Яэль… – Взгляд Луки метнулся к двери. – Я не уверен, где она. Как много ты помнишь?
– Я… я не знаю.
Вспомнить было не сложно. Проблематичней оказалось отделить реальность от кошмаров. Лихорадка смешала вместе две реальности. Эти буквы на могильных камнях – меняющиеся, перестраивающиеся, лгущие о смерти. Слезающее лицо старухи. Заляпанный кровью человек-медведь, впивающийся в плоть Феликса серебряными когтями.
Это было частью кошмаров. Должно быть.
– Мы выпрыгнули из самолёта, – начал Лука.
– Это я помню, – возмутился Феликс.
Лёве в ответ пожал плечами.
– Я так и подумал. Но история звучит более впечатляюще, если начать её с этого момента. В общем, мы выпрыгнули из самолёта, шли, пока ты не вывалил на нас весь лихорадочный бред…
– Это я тоже помню.
– Ты мне дашь рассказать эту грёбаную историю или нет?
Снова Феликсу захотелось на него наорать. Снова острая, как нож, боль пронзила сломанные пальцы. Всё – внутри и снаружи – болело так сильно, что спорить не было сил, поэтому Феликс принялся разглядывать потолок, пока Лука рассказывал свою версию событий.
– Мы играли в домик, я был дровосеком, рубил дерево для печи; тут ввалилась советская армия, и Яэль использовала свой ловкий трюк со сменой лиц, чтобы от них избавиться…
Трюк со сменой лиц. Именно. Девчонка умеет менять лица. Лицо старухи было реальным. А если так… С большим трудом Феликс поднял правую, перевязанную руку к лицу. То, что он увидел, было совершенно бессмысленно.
Последние два пальца исчезли, были отрезаны у самого основания. Но оба горели: раздробленные кости, сухожилия в огне. Феликс смотрел и смотрел. Он провёл левой рукой там, где раньше были пальцы. Рука ни с чем не столкнулась.
Лука всё говорил, но голос его звучал словно из-под воды.
Пальцев не было. Но они болели.
Болели.
Болели.
Это кошмар. Должно быть кошмаром.
Крик Феликса был достаточно громким, чтобы пробиться сквозь шок. Звук, полный боли, агонии его несуществующих травм. Дверь в хижину распахнулась, и на пороге появился мужчина с красным крестом на одежде. Только теперь, в полном сознании, Феликс увидел, что это никакой не человек-медведь, а просто медик в мохнатой шапке-ушанке. Медик оттеснил Луку, снимая колпачок с крошечного, исписанного кандзи шприца. Феликс ощутил холод, когда ему задрали майку. Потом был укол – и тепло.
Феликс никогда раньше не принимал морфий, но его действие он узнал мгновенно. Тепло тянуло живот, поднимая внутренности. Стон оборвался, сменившись дрожью. Медик проверил повязку и дал ему таблетку, а вместе с ней глоток воды из фляжки, чтобы избавиться от горечи.