— Да брось, это же видно, мертвые души в коллективе всегда сразу заметно. Он не тянет, — в голосе зазвучали стальные нотки, — от таких людей надо избавляться. Теперь пришла я — он уйдет. — И снова взялась за пирожное.
А Дебольский вдруг не сдержал непонятную, рвущуюся наружу досаду:
— Ну, у тебя такое положение, что, пожалуй.
А вот теперь она расхохоталась.
Запрокинула голову, открыв тонкую шею с проступающими жилками. И звонкий смех ее прокатился по маленькому залу кафе, заставив вздрогнуть ожидающих у кассы.
— Хочешь знать, под кем я лежу? — И насмешливо посмотрела ему в глаза.
Александр почувствовал, как впервые, бог знает за сколько лет, щеки его заливает румянец. И поспешил отнекаться, как сделал бы любой на его месте:
— Нет, что ты. Извини, это было…
Но она перебила:
— Да нет, тебе интересно. — Повертела за вилку и на мгновение опустила глаза на пирожное: — Корнеев.
Сказала это легко, запросто. Как нечто само собой разумеющееся.
Невнятная котлета с гарниром из зеленого горошка встала у Дебольского в горле:
— Генеральный? — с трудом не поперхнувшись переспросил он и не разжевывая сглотнул твердый комок.
Зарайская согласно повела плечами.
А он поймал себя на смутном чувстве уважения и разозлился. Уважения за что?!
Алексею Петровичу Корнееву было пятьдесят шесть лет. Он был стар, женат и сварлив. Никакие «Армани» не скрывали его торчащего брюха. И волосатых, со вздутыми венами рук.
Но Зарайская то ли не замечала, то ли делала вид, что не замечает его проступивших в мимике не очень и тайных мыслей. Наконец-то глянула на Волкова, улыбнулась ему уголками губ, осчастливив парня, наверное, до поллюционных снов. А потом ровным тоном, так, будто они беседовали уже много-много часов, спросила:
— А ты как? Женат?
— Женат, — машинально подтвердил Дебольский. — И сын есть, — добавил он.
— Молодец. — Зарайская на мгновение подняла глаза. И было в них что-то… но он не смог разобрать что.
— А ты?
— М-м-м, — она не сразу ответила: сжала между небом и языком сладкий кусочек пирожного, отчего губы ее вытянулись, и на щеках проявились ямочки, рассосала и только потом покачала головой: — Нет. — Отрицательно взмахнула вилкой.
— Почему?
— Не хочу, — рассмеялась, глядя в глаза, — пусть меня любят все мужчины. — Она шутила. И снова коротко улыбнулась в сторону Волкова, будто и не ему конкретно, и в то же время ему.
— Саша, — вдруг позвала она тихо и ласково. И у Дебольского по спине побежали мурашки, волосы на руках встали дыбом. А Лёля наклонилась близко к столу, оперлась на него острыми локтями и посмотрела в глаза: — Ну же, расскажи мне о себе. Как ты живешь?