– Да-да, – тихо сказала фру Нина, – я знаю и об этом. Более того, можете считать, что перед вами сидит сама Пеппи, по-прежнему не признающая условности, но повзрослевшая и заматеревшая в этом жестоком мире. Это вы, шведы, которые не воевали сто пятьдесят лет, можете позволить себе роскошь проповедовать ненасильственный образ жизни. А на нас, русских, все время кто-то нападал – то турки с татарами, то англичане с французами, то японцы. А последние два раза – немцы кайзера и немцы Гитлера. Вот нам, русским женщинам, и приходится быть такими, чтобы и коня на скаку остановить, и в горящую избу войти. И, не признавая условностей, становиться летчицами, полярницами и офицерами спецслужб. И не из баловства или любопытства, а потому, что кони по нашей стране все скачут и скачут, а избы все горят и горят.
Сказав это, женщина встала и, вручив Астрид бумажку с записанными на ней адресами издательств, добавила:
– А вы пишите… Пишите именно для детей, ведь в этом ваше призвание. Записывайте истории, которые вы рассказываете по вечерам дочери. И когда их у вас будет уже изрядно, отсылайте их в эти издательства. Вот это, находящееся в Стокгольме, издаст вас на шведском языке. А вот это – в Ленинграде, переведет вашу книгу на русский язык и издаст для детей Советского Союза. А сейчас, поскольку у нас в России не принято ходить в гости пустыми руками…
Сказав это, фру Нина открыла входную дверь и крикнула кому-то вниз: «Иван, Иван!». Вскоре появился этот самый Иван, да не один, а в сопровождении русских солдат, нагруженных сумками и корзинами с продуктами. Нельзя сказать, что шведы голодали, но того изобилия, что было до начала большой европейской войны, уже не было. А многие из этих продуктов и вовсе можно было купить только на черном рынке за большие деньги.
Заметив, что Астрид Линдгрен колеблется, фру Нина с улыбкой сказала:
– Да вы берите, берите. У вас же дети, а в этом возрасте им нужно полноценное питание. Кроме того, вы можете поделиться со своими друзьями и знакомыми.
Сказав это, странная гостья дождалась, пока солдаты занесут в прихожую все ее подарки, а потом, попрощавшись, ушла. И вот теперь Астрид Линдгрен сидела у окна, смотрела на улицу и размышляла о том, что станет с ней и ее детьми, с ее родиной Швецией. Теперь ей уже хотелось вернуть ту женщину, сесть и обстоятельно с ней поговорить обо всем на свете, пытаясь понять ее саму и ход ее мыслей. В этой женщине, как и во всем ее народе, странным образом сочетались беспредельная доброта и неумолимая суровость, игнорирующая интересы отдельных маленьких людей.