– Предусмотрительно, – одобрил Полищук. – Иди. Я подожду.
Говоров вышел из машины и замер, услышав вслед ехидное:
– И не додумайся сбежать!
Говоров даже рассмеялся. Эх, майор…
В эту минуту открылась дверь, и на крыльце показалась Тася. Да так и замерла, стиснув у горла платок и уставившись на черную машину у калитки.
Это еще что такое?..
Говоров не верил глазам. Она здесь откуда?!
Ну, Таська!
Обернулся:
– У меня есть время попрощаться?
Полищук вышел из машины, пригляделся к женской фигуре, застывшей на крыльце. Оперся о крыло:
– До шести утра.
– Угу, – буркнул Говоров и пошел в дом.
У калитки обернулся и погрозил пальцем:
– Что б ты ни говорил, а ты и есть тот самый… «хороший чекист»!
– Все мы хорошие, – угрюмо ответил Полищук. – До поры до времени!
Говоров закрыл за собой калитку, а майор снова сел в машину.
Черная «Победа» стояла у Дома с лилиями, как бессонный сторожевой пес…
Тася тряслась в холодном коридорчике. Говоров чуть ли не за шкирку втолкнул ее в столовую:
– Ты почему еще здесь? Ты почему вернулась?
– Т-теб-бя жд-ду, – простучали ее зубы.
– Меня ждешь?! – Он в ярости сорвал шляпу, швырнул на вешалку, промахнулся, конечно, и еще больше рассвирепел: – Я же сказал! Я приказал!
У него в горле пересохло от злости на это непослушное, своевольное бабье. Приказал же сидеть в окопе – нет, полезла на передовую!
– Я приказал, чтобы духу вашего не было в этом доме! – шарахнул он кулаком по стене.
– Лиля с Варварой в деревне, не волнуйся, – не попадая зуб на зуб, ответила Тася.
– Но ты-то почему здесь, Тася?! Ты что, не понимаешь, что здесь опасно?!
Только сейчас Говоров заметил, что она плачет. Эх, все лицо залито слезами…
– Ты меня ругай, не ругай… Ну кто я тебе? Я прислуга, меня не тронут… Ну не могла я уехать!
– Таська… – бессильно выдохнул он.
– Миша! – Тася кинулась ему на шею, вцепилась в отвороты пальто: – Миша! Я тебя никуда не отпущу!
Да и он тоже не мог ее отпустить.
Бормотал:
– Таська, Таська!
Зарывался лицом в ворох кудрей, которые почему-то пахли скошенной травой. Как это может быть – чтобы зимой волосы пахли летом?..
А на улице Полищук курил одну папиросу за другой. Поглядывал на окна.
Все окна были темны, только в одном маячил слабый огонечек…
* * *
Говоров лежал и вспоминал, как там, на фронте, они с Таськой, бывало, вцеплялись друг в друга и падали в любовь, где только удавалось уголок для приюта этой самой любви найти. Вот и сейчас – рухнули на жесткий неудобный диван, ничего не зная и не видя, кроме утоления мучительной жажды друг в друге, а потом, когда утомились и насытились, прикрылись в нетопленом доме чем попало: покрывалом диванным, одеждой своей… Говоров закутывал больше Тасю – самому было жарко, так жарко… и так блаженно!