Осенний бал (Унт) - страница 169

Ээро проснулся, но никак не мог открыть слипшихся век. Когда он наконец открыл глаза, его ослепило светом. Это было тем удивительнее, что день, хотя и наступил, был сумрачный. Он ворочался в постели с боку на бок, вздыхал, ворочал пересохшим языком. Он был по-своему счастлив, он жил, но ему было нехорошо. Он встал. Кровь отхлынула от головы, и он при входе в кухню ударился лбом о косяк. Потом долго пил воду из-под крана. Но легче не стало. В голове прояснилось, но внутри стало еще хуже. Он даже приготовился, чтобы его стошнило, но так плохо ему тоже не было. Времени было полдвенадцатого. Выглянув в окно, он увидел, что с деревьев облетели последние листья. Пейзаж перед ним открылся совершенно голый, сам же Ээро спал одетый. Непонятно, как он добрался до дому? На такси? Пешком? Квартира была в порядке, гостей он с собой не привел. Ээро снова напился воды, но теперь она была еще хуже, еще противней. От воды раздулся живот, какое тут облегчение. А чувство голода осталось. Ээро поел колбасы из холодильника, не обращая внимания на распространившийся кругом запах чеснока. Потом умылся, но воду пить больше не стал. Вернулся на кухню, поел витаминов. Теперь ему было лучше, только усталость накатила. Он вышел на улицу. Купил газет, прочел, что за осенью последует зима и что зима будет холодная. Не дочитав, поймал себя на том, что смотрит в небо. Небо было еще бледней, чем вчера. Вчера? Вчера они несколько раз смотрели лессированную женщину. И кошка заглядывала в окно, несколько раз, и один раз смотрела долго, пристально. Он смотрел альбомы — Дали и еще Пюви де Шаванн. Вспомнилась картина последнего «Бедный рыбак», на которой были изображены бедный рыбак, бедная женщина, бедный ребенок, бедный пейзаж и полное безветрие. И бедный рыбак смотрел на свою сеть и ждал, пока туда попадется случайная рыба. Ждал тихо и униженно. Потом они что-то говорили про лессировку, и кажется, очень долго. Потом было темно, особенно в углах и задних дворах. Еще был график, который рисует обгорелых людей. Потом — провал в памяти. Ээро застонал. Черт, кто велел так много пить, подумал поэт. Кто-то играл на рояле? Или обещал сыграть, но не сыграл, потому что не было рояля, или не было нот, или не было пианиста? Шопен, подумал он, точно, был Шопен, но кто его играл? Вряд ли я кого-нибудь убил, но оскорбил — это точно. Как и всякий, Ээро все преувеличивал, что с ним предположительно случилось за время этого провала в памяти.

Чтобы спастись от всего этого, он переоделся, причесался, смочил лицо одеколоном. И тут вспомнил, что ночью он познакомился с какой-то женщиной. Неожиданно четко все предстало перед глазами. Он увидел красный свет невысокой лампы, услышал голос Каннингема, узнал диван, покрытый ворсистым ковриком. Но эта картина не имела протяженности во времени, она замерла на месте. Ээро что-то говорил, но что? Женщина что-то отвечала. Что? У обоих были открыты рты. Был там Каннингем или его не было? Как он туда попал? Нет, Каннингем был где-то в другом месте. Они были вдвоем. Может, между ними что-то произошло? Ээро не помнил. Не знал он и того, правильно ли он запомнил лицо этой женщины. Лицо-то он помнил, но не взял ли он его из другого воспоминания или сна? Вокруг лица было светлое облако волос. Но чтобы у них был контур, этого Ээро не помнил. Волосы были как туман. Они расплывались. Лицо виделось среди белого облака. Как пламя свечи с ярким нимбом вокруг. Овца? Леденец в виде кудели, который он ел однажды в Кракове? Что еще оно напоминало? Одно лицо, которое оно напоминало, было взрослее и женственнее, другое — умнее и одухотвореннее. Это лицо он видел семилетним мальчиком на берегу Чудского озера. Одни знакомые взяли его с собой собирать железный лом. Зачем? У них тетя работала в конторе по сбору металлолома. Ага, вспоминается! Поехали к Чудскому озеру собирать металлолом. Точно! Ломать какой-то старый катер. Резали газом. Катер резали! Потом погрузили краном на машину, по частям, кажется. Даже на несколько машин. На мужчине, руководившем всей этой операцией, было кожаное пальто. Были облака. Когда резали катер газом, пламя ярко выделялось на фоне темного озера. А когда уезжали, выглянуло солнце, и девочка стояла в пыли на обочине дороги, девочка с копной белых волос. Сколько ей было лет? Наверняка сколько и Ээро, может, на пару лет больше, но в памяти Ээро она осталась ровесницей и взрослела вместе с ним. Это не была никакая детская любовь. И все-таки эта картина преследовала Ээро. Может быть, именно из-за того, что была так неумолимо быстротечна. Клубы пыли скрыли девочку. Вокруг росли сосны, с очень сухой корой. И больше ничего. Девочка смеялась и кокетливо смотрела исподлобья — из-за этого ее кокетства та картина, видимо, и осталась в его памяти.