). Он говорил:
«Смотри, как они едят, сколько лишних калорий, сколько картошки, сколько сахара, сколько хлеба. Посмотри на их жирные морды. Посмотри, не слишком ли упитанный народ? Посмотри на этих женщин, посмотри, как колышутся телеса у них под платьями, как они смеются. А какие счета у них в банке! Какая обстановка в доме! Не мешало бы свести с ними счеты! Но ты, моя Жаклин Кеннеди, ты все свои богатства, всю свою красоту получила честным путем. Я люблю тебя. Хочешь, я буду твой Онассис? Хочешь, я попрошу твоей руки? Не смейся, я не знаю, насколько свободны в своих чувствах очень богатые люди, которые уже не озабочены обогащением, как те буржуи, которые тут хлещут шампанское, но точно в пределах той суммы, какую они выделили еще до прихода сюда. Очень богатых людей не стоит ругать без разбору, это от зависти. Мы никогда не узнаем, что для них означает любовь, когда у тебя никаких материальных забот, ни одной проблемы. Тут я могу только предполагать. Мой месячный оклад не поднимается выше ста десяти».
Кристина стерла пот у него со лба. Маттиас устало усмехнулся. Оркестр умолк. «Проводи меня вниз», — сказала Кристина.
В вестибюле Маттиас прислонился к барьеру и стал ждать. Голова слегка кружилась, перед глазами мелькали лица, за дверьми толпились запоздалые посетители, делали таинственные знаки и показывали пятирублевки. Кто-то тут же злобно ругался, и Маттиасу снова пришло в голову, что каждый ресторан, любой ночной пивной бар полон самых настоящих шекспировских героев. Любой актер позавидовал бы их горящим глазам, бурным жестам, телесной свободе, их экспрессивным выкрикам, их сверхинтенсивной подаче текста. Текст, правда, не тот (Всё Болинброку — наша жизнь и земли, / у нас теперь одна лишь только смерть, / а кроме смерти — земляной чехол, / останкам бренным скорлупа и саван), но прочее все то же самое. И над всем этим — темно-коричневый, в северном стиле, бревенчатый потолок (отдаленное напоминание о курных избах), а вдали темная летняя ночь, от которой Маттиаса отделяли только финские жалюзи. Вдруг кто-то тронул его за рукав. Он обернулся и увидел седого швейцара, который спросил тихим голосом: «Где ваш билет?» — «Вы же сами продали мне билет. В чем дело?» — «Я спрашиваю, где ваш билет?» Маттиас нервно пожал плечами, но ему ничего другого не оставалось, как начать рыться в карманах. При этом он уронил расческу, наклонился за ней, снова полез в карман, вытащил кошелек, заглянул туда, и тут подоспела женщина-администратор. «Нет?» — спросила она с трагической интонацией. «Да вы же сами мне билет продали», — защищался Маттиас при помощи логики. Администратор ответила своей логикой: «Меня не интересует, что я сделала. Покажите ваш билет». Наконец Маттиас нашел билет в нагрудном кармане. Швейцар долго и с явным неудовольствием рассматривал билет, затем передал его администратору, та стала смотреть его на свет. Потом они оба оглядели Маттиаса с головы до ног, и администратор спросила: «Почему вы в