— Вопросы есть? — спрашивает.
Так и хочется ответить: «Вопросов нет. Я согласна на любые условия», но вопрос задать все-таки надо, а то еще сочтут, что дура, что чересчур молчалива, что недостаточно хорошо владею английским, потому спрашиваю то, что ни в коем случае нельзя спрашивать, но что упорно вертится на языке.
— Вы не могли бы во вторник отпустить меня на несколько часов?
— Это не проблема, — улыбается хозяйка. — А для чего, позвольте спросить?
— У меня во вторник сольный концерт в русском клубе.
Хозяйка все так же улыбается.
— Я вам позвоню, — обещает она.
Но звонит, как выясняется, не мне, а в фирму, сказать, что ей такой работник не нужен. Раз спрашивает о концерте, понятно, что у нее в голове.
Два месяца, не пропуская ни одного дня, звоню в фирму. Ответ: «работы нет». То ли и вправду нет, то ли на мне с тех пор крест поставили.
Наконец, мне светит новая работа — ухаживать за старушкой. Убирать, стирать, готовить, и чтобы ни одно блюдо в месяц не повторялось.
Приезжаю на интервью, готовлю обед. Обед, вроде, по вкусу, но вдруг:
— У вас слишком высокий голос, это маму раздражает. Она привыкла к низким голосам, — говорит ее дочка.
Господи, как я гордилась своим умением брать высокие ноты, своим оперным голосом, своим лирико-драматическим сопрано!
А теперь меня из-за него не берут на работу.
Ну что ж, значит опять метро. Лишь там ценят твой высокий голос, там ты услышишь «сэнк ю! бьютифул войс!»[6], там тебе какую-никакую копейку за него кинут.
Впрочем, в метро тоже не все гладко. У меня теперь там враг — маленький плюгавенький скрипач. Только я начинаю петь, как он со своей скрипочкой тут как тут: «Как долго вы собираетесь петь?»
Ну до чего же он меня раздражает! Обязательно ему нужна именно та станция, что я заняла. Пою в переходе станции Вашингтон, и опять этот скрипач со своим неизменным «Хау лон…» («как долго…»).
— До шести, — (хоть бы песню дослушал до конца, не прерывал ее идиотским вопросом!).
«Что за ужасная станция! — через некоторое время доходит до меня, — пою, пою, и ни цента. Бойкот они объявили музыкантам, что ли?»
Оставшиеся полчаса пою уже на Джексоне. Ровно в шесть появляется этот плюгавенький и орет как резаный:
— Вы обещали быть на Вашингтоне до шести! Я пришел, а там уже другой стоит. Вы не имели права уходить, так не делают!
— Послушайте, — терпеливо объясняю я, с трудом подбирая английские слова. — Я вовсе не обязана сторожить вам место. И потом, почему вы уцепились именно за эту станцию? Там никто ничего не платит, и вам бы не заплатили.
— Покажите ваш лайсенс