— Какую молитву? — пробежал мороз у нее по коже.
— Все из Торы.
— Ты еврей?
— Еврей, конечно.
«Не похож, — подумала она, бесцеремонно разглядывая его. — Русский богатырь Илья Муромец, прямо с полотна Васнецова. Впрочем, здесь все называют себя евреями, и нечего допытываться, кто есть кто».
— А здесь ты лучшей работы, чем вытирать попки доходягам, вроде меня, не нашел? — спросила она и сама удивилась своему вопросу: «Что же может быть хуже, чем убивать свиней? Что может быть хуже?»
— Здесь я вообще себя не нашел, — вздохнул он.
— Так возвращайся!
— Вернуться можно только на пепелище. «Но где мой дом и где рассудок мой?» — процитировал он.
«Странные свинорезы нынче пошли! — вздрогнула она. — Убивают свиней, а потом стихи читают».
Она давно, чуть ли не с детства знала, кто она. И все в доме так ее и звали: «Свинушок, свинушок», и это звучало не оскорбительно, скорее даже ласкательно. Просто и мама, и папа, и сестры поняли и почувствовали ее природу и не бранили ее, не осуждали. Мама и сестры до блеска убирали, натирали квартиру, а ей милее всего был свинюшник, то есть не то чтобы милее, просто она тут же создавала вокруг себя свинюшник, и ничего с этим поделать не могла.
А потом мама вычитала в газете, что у свиней, оказывается, просто недостаток в крови какого-то химического элемента, и когда им ввели этот элемент, они стали у водопоя вести себя, как английские леди, и стремились, чтоб ни одна капелька у них не пролилась, и старательно пятачками до блеска драили пол в хлеву. А когда действие этого химического вещества теряло свою силу, свиньи снова превращались в обыкновенных свиней.
— Ну ты подумай! — радовалась мама. — Просто у Валюши нет этого элемента в крови. Только и всего! Только и всего!
А Вале, действительно, ничего не надо было, кроме лужайки и прохлады, и чтобы влага была рядом. Квартиры для нее никогда не существовало, и когда она сменила трехкомнатную киевскую квартиру на маленькую пристройку к хозяйскому дому в Тель-Авиве, она этой перемены даже не заметила.
Валя поехала в Израиль вслед за сестрами. У них, у каждой, были семьи, и поселились они отдельно, а она отдельно.
В Киеве Валя работала библиотекарем, здесь же рассчитывала устроиться сиделкой при состоятельных старухах, а пока, на время, сняла себе очень дешевый сарай, можно сказать, хлев. Плохо только, что нигде поблизости не было ни воды, ни тенистых деревьев. Сначала ей казалось, что именно из-за резкой перемены климата ей не хватает воздуха, в буквальном смысле слова нечем дышать, а потом оказалось, что у нее серьезно задеты легкие, и никакая химиотерапия ей уже помочь не может. Вот так она и очутилась здесь, в так называемом реабилитационном центре при тель-авивской больнице, где лежали такие же, как она, только старше ее, намного старше. Ей ведь только-только исполнилось сорок пять, и среди них она была самая молодая.