Мадам Кларисс исчезла в глубине дома, так и хочется написать — в палисандровом сумраке, и вернулась с двумя книгами. Похлопала по одной, сказала: «Камрад Чоугаев», то есть книга предназначалась мне; похлопала по второй сказала: «Лудмила Карташов».
Людмила Алексеевна Карташова работает в Институте Азии и Африки, перед отъездом я дождался ее в пыльном и тесном коридорчике института и признался, что, кроме киплинговского уверения, что Мадагаскар — таинственная страна, об острове ничего не знаю. Вышел из института, снабженный многими полезными сведениями и советами. Карташова не только бывала на Мадагаскаре, но и живала, стажировалась в здешнем университете, и многое сделала, чтобы мы познакомились с мадагаскарской литературой и культурой. Часто слышал я на Мадагаскаре от писателей, художников, артистов возглас: «О, Карташов!» — что в переводе означало: хорошо, знаем, спасибо. Потом, в Москве, я передал книгу, посланную Кларисс, тоже с этим возгласом. Кстати, Людмила Алексеевна поддержала мое наблюдение, что зеленые холмы Мадагаскара рождают неизъяснимую печаль («Насмотрюсь за день на эти холмы, а вечером плакать хочется»).
Не знаю, как это объяснить, но я теперь часто листаю книгу, подаренную Кларисс, книгу ее рассказов. Не зная языка, пытаюсь читать (малагасийцы пользуются латинским алфавитом), поражаюсь обилию «а», «о», «н», «ф» — так звучно, так загадочно! Листаю, разглядываю картинки, портреты скорбных, обиженных, грустных женщин — Карташова говорила, что Кларисс пишет о судьбе женщин, о нелегкой, даже тяжкой судьбе. И пишет будто бы неплохо.
В тот вечер у Кларисс познакомился с поэтом Энером Лаланди, он же Ренэ Рандриарималала — генеральный секретарь ФИМАМИРЕ. Кларисс — президент, а он — генеральный секретарь. Пожилой человек с грустными, добрыми глазами, с какими-то покорно опущенными, добрыми плечами. Он сказал, что псевдоним его родился просто. Для начала перевернул имя, чтоб злые духи не мешали ему быть хорошим поэтом. Потом взял окончание фамилии и вот пишет стихи, никто не мешает, а писать трудно. Познакомился и с его женой Аделью, казначеем ФИМАМИРЕ. Ее серебряные, мягко сияющие волосы плотно обнимали маленькую голову, насыщенно смуглое, прекрасной лепки лицо, живые, веселые, огромные глаза, и все это оттенено розовым шарфом, бирюзовой накидкой — невозможно было удержать восхищение перед этой живописью, перед этой звучностью тонов. Я и ахнул восторженно — Адель засмеялась с привычной победительной радостью, Ренэ — Энер улыбнулся с привычной грустной снисходительностью.