В посольстве попросили провести то ли беседу, то ли лекцию — не в названии дело — о современной русской прозе, и подготовительные мои мысли теперь настойчиво вклинивались в мадагаскарские встречи и визиты, и книги, о которых я потом рассказывал соотечественникам в посольстве, тоже, следовательно, были на Мадагаскаре, и авторы их хоть тенью, да прошлись по зеленым холмам.
Встречался с Кларисс Рацифандрихамананой, возглавляющей Ассоциацию писателей, художников, артистов в поддержку революции (ФИМАМИРЕ), женщиной властной, как мне показалось, вспыльчивой, встретившей меня радушно, гостеприимно, но с долею настороженного холодка. Потом смутно выяснилось (переводчицей в этот вечер была прелестная, юная женщина, учившаяся у нас, но кроме эффектных пауз, переводившая плохо), что мадам Кларисс сердита на наш Союз писателей, который будто бы не пригласил ее на какое-то заседание… или пленум… или конференцию — понять было трудно, но я сказал, что она напрасно сердится, что поэзия выше совещаний и поговорим лучше о ней. Мадам милостливо улыбнулась — видимо, в ее сторону переводчице было передавать легче.
Встречались мы в доме мадам Кларисс, громадном, двухэтажном особняке с несколькими верандами, утопающими в листве, со стенами, обшитыми палисандром. Красивой и удивительно тяжелой мебелью была обставлена комната — я до синяка зашиб колено, привыкшее к легкости прессованной фанеры. Стулья и кресла мадам Кларисс требовали неторопливого почтения к себе, уважительного внимания — такие кресла будто созданы для людей, понимающих толк в устойчивости и незыблемости. Комната, где меня принимали, была особенно просторной, с закоулками, рукавами, закуточками, так сказать, с площадками для мизансцен: здесь вот удобно ссориться, а здесь — мириться, а здесь — вести неторопливые беседы.
Мы сидели с мадам Кларисс на самых тяжелых, на самых высоких креслах и разговаривали с этакой тронной медлительностью. Наш Союз писателей в свое время заключил с ФИМАМИРЕ соглашение о сотрудничестве, и я оказался на Мадагаскаре по воле этого соглашения. Мы говорили: как хорошо бы было издать совместный сборник «Москва — Антананариву», но мадам Кларисс тут же добавляла, что у ФИМАМИРЕ совершенно нет денег для командировок, нет издательства, нет журнала; как хорошо бы, рассуждали мы, обменяться студентами для подготовки литературных переводчиков, но мадам Кларисс опять сокрушалась, что ФИМАМИРЕ такой акции не осилить — нет денег, кто будет здесь заниматься нашими студентами — мадам печальными глазами посматривала на меня. На чужую нужду естественно ответить сочувствием. И, как писали в старых романах, оно бродило в моей груди, но я все же удержал его, не высказал…