Иван с Костей смеются. Костя говорит:
— Вовка, уймись и забудь. Угости лучше картошкой бедного своего дядю.
Вовка дует губы.
— Бери. Жалко, что ли.
Костя присаживается к костру, перекидывает в ладонях картошку. Иван спрашивает:
— Работаешь, учишься?
— В десятом. — Костя обжигается картошкой. — А я тебя видел. Ты у Таборова, да?
— Где видел?
— Мы, карские, приметливые. Это вы приезжие вроде с глазами, а все поверх людей пялитесь.
— Куда после школы собираешься?
— Забирают.
— Сразу, что ли?
— Может, и не сразу. Таборов вообще-то обещал с работой. А поступать не буду, не-е…
— Интереса нет?
— Не хочу.
— Куда вынесет, значит?
— Пусть все само созревает. А то куда-то все торопятся: время, мол, уходит. Никуда оно не уходит, все при мне.
— Про время-то от Таборова наслышался?
— И от него. Не торопите меня. Я шагом хочу, а не бегом.
Костя включает транзистор — ор и крик повисают над огородом. Иван морщится, Вовка, задумавшись, смотрит в костер. Костя торопливо проходит картофельный рядок. Так торопится, что черенок лопаты гнется.
Иван спрашивает:
— Ты куда это, как на пожар?
— На рыбалку с другом собрался. Ждет меня. Тут неподалеку такое улово есть!
— Завидую. Может, как-нибудь возьмешь? Пока я не осмотрелся?
— О чем речь.
Костя перелезает через изгородь — удаляются транзисторные ритмы.
Иван убирает под навес лопаты, таскает в сарай мешки с картошкой, потом встряхивает телогрейку, моет у бочки сапоги. Вовка помогает ему почиститься, бьет ладошками по спине, по полам ватника.
Прощаются.
— Ваня, Ваня, придешь? Приходи, кормушку для синиц сделаем. А? — Вовка как-то покинуто и одиноко топчется возле него. — Ваня, может, сыграем во что?
— Москву показать?
— Больно, Ваня… Ну так и быть, покажи.
— Шучу, Вовка. Пока. И мать слушайся. А то никаких кормушек. Приду. Приду, Вовка. Слово-олово. Или золото?
— Золото, Ваня.
— Значит, золото. Жди.
* * *
Татьяна и Таборов прогуливаются возле клуба — только, только встретились. Желтые тополя и костры рябины. За клубом высится в удалении знаменитая скала с лозунгом на груди: «Пьивет первопроходцам!»
— Рядом живем, да редко видимся, — говорит Таборов. — Почему так?
— Тебе ли спрашивать, Афанасий? Летим, бежим и не оглядываемся.
— А в самом деле, Таня, как живешь?
— Справляюсь понемногу. Даже свахи заглядывают. Тут, мол, вдовец один на примете. Нельзя же одной жить.
— А ты? — Таборов морщится от неловкости. — Извини, Таня, спрашиваю, как… Не чужие же, ладно?
— Я недавно на кладбище была. Мне ясно так стало: никто Сашку скоро помнить не будет. И меня от памяти жизнь будет оттаскивать: Вовка растет, сама еще не старая.