Таборов смотрит в землю.
— Конечно, не старая. О чем ты?
— А я должна помнить, если не хочу быть хуже… нищей старухи. Афанасий, ты что в глаза не смотришь? Думаешь, причитаю? Я трезво говорю…
— Тебе, может, помощь какая нужна? Таня?
— Батюшки! Опять ты про помощь! На днях же какой-то был. Очень прошу, ну не нужно больше шефства. Хватит этих тимуровских милостей.
— Перестань, Таня. С чистым сердцем все делается.
— Правильно! Но вы посочувствовали, помогли, тоску мою благородно подчеркнули — и хоть белугой вой. Лучше не надо. Очень прошу… Как в спектакле каком участвуешь. Шефы — главные герои, а ты — неизвестно кто, но тебя все жалеют. Не нравится мне это.
— Таня, но ты представь. Появляется в моей конторе человек и думает только о себе. А мы ему наглядно объясняем: ты неправ…
— Ох, Афанасий. Какой ты упрямый… Ладно. Иногда присылай. Но только в воспитательных целях.
— А других у меня нет.
— Да, да, рассказывай. Хлебом тебя не корми, но дай побыть благодетелем…
— Ну вот. Оттаяла — и хорошо.
* * *
Пасмурное воскресное утро. Тучи так тесно припали к Каре, что, кажется, хотят укутать село своей сизой, холодной ватой.
Иван шатается по общежитию, не зная, куда себя деть. Виктор валяется на койке, слушает радио. Спрашивает:
— Ты чего дома?
— Никуда неохота.
— А мне хорошо, — Виктор закидывает руки за голову. — Лежу и умнее всех себя чувствую. А ты как?
— Дурак дураком. Хожу, маюсь, и никакого толку.
— Вспоминай. Ляг на койку и потихоньку прокручивай: там был, то говорил, туда-то пошел, пиво холоднее было, девушка под сиренью ждала, а ты не торопился…
— Нет уж, если вспоминать, из-за всего совестно: не то говорил, не то делал, не туда торопился.
— Ты фокусы любишь? Садись, покажу. — Виктор оживляется, садится на кровати, достает из-под подушки колоду карт.
— Загадай любую.
— Знаю, знаю я этот фокус! — Иван идет к двери.
— Ваня! Ну давай на балалайке будем учиться. У меня самоучитель есть.
— А у меня слуха нет!
* * *
Знакомый двор — Вовка потерянно бродит, тычется то в один угол, то в другой. Совсем он озяб, но в дом не идет. Присаживается на любимые качели.
В проеме калитки Иван. Вовка его не видит.
— Эй, Вовкин-суровкин. Здорово живешь, — негромко говорит Иван.
— Ваня… — тихо, неверяще шелестит Вовкин голос. Но вот толком разглядел Ивана, вскочил, рукавом обмел нос и звонко, радостно запел: — Ваня пришел!
На крыльцо выскакивает Татьяна, простоволосая, в затрапезном платье, в калошах на босу ногу. В руках мокрая тряпка — видимо, мыла пол.
— Что такое?! Вовка?! Осатанел, да? Что за крик?! — она укоряет Вовку, но без визгливых нот.