Хотя чего уж гневить судьбу? Имение Островский все-таки продал. Разыскав не слишком чистоплотного частного маклера, он так до конца и не верил, что афера удастся. Однако терять было нечего, и Лаврентий пообещал жадному наглецу всё, что тот потребовал, — половину от полученных денег. Островский назначил маклеру встречу в ратмановской роще и, чтобы Сидихин смог оторваться от возможной слежки, показал проход через лавку, которым пользовался сам. Когда довольный маклер появился в роще и протянул заказчику свёрток с деньгами, Лаврентий достал из-за пояса пистолет и выстрелил Сидихину прямо в лоб. Как и предполагалось, вторая половина денег оказалась спрятанной у маклера под бельём. Забрав паспорт, часы и табакерку из его кармана, Островский сунул туда собственные часы с приметной гравировкой.
«Жаль, конечно, все-таки золото, но ничего не попишешь, — философски рассудил он, — свобода и месть важнее».
Положив труп на заранее собранный сосновый лапник, Лаврентий накидал сверху веток и поджёг костёр. Пропитанные смолой сучья горели ровно. В отсветах пламени Лаврентий хорошенько рассмотрел затёртый паспорт, выписанный на имя киевского мещанина Феофана Михайлова Сидихина. Жуть, а не имечко! Впрочем, это можно и пережить, зато теперь есть (и совершенно бесплатно) готовые и чистые документы…
Однако на этом везение Лаврентия закончилось — мерзкие девки покинули Ратманово до того, как он смог с ними разобраться. Вот и пришлось гнаться за беглянками через всю страну. Зато теперь он вплотную подобрался к своей цели. Купив коня, Островский каждый день ездил в Марфино: выслеживал свои жертвы. Однажды он заметил юношу, несущегося на огромном светло-сером орловском рысаке. Лаврентий, может, и не придал бы этому значения, если бы не увидел на голове всадника изящную меховую шапочку.
«Женщина! Да и ростом на Долли Черкасскую смахивает. Надо бы понаблюдать, чтобы не ошибиться», — рассудил Лаврентий.
Несколько дней у него ушло на то, чтобы изучить маршруты всадницы. Это оказалось непросто, поскольку барышня каталась по разным дорогам, но Лаврентий всё-таки нашёл тот единственный перекрёсток, который княжна никак не могла миновать. Оставалось устроить засаду.
Островский занял своё место за пушистой ёлкой чуть ли не на заре, но девушки всё не было, и, как он ни старался согреться, то подпрыгивая, то бегая по вытоптанной в снегу площадке, руки и ноги заледенели. И когда за спиной наконец-то раздался стук копыт, Лаврентий схватился за оружие, но скрюченные пальцы его не послушались. Он хотел заполучить девчонку живой, поэтому стрелял в коня, но даже в такую большую мишень не попал.