«А не послать ли фрейлине копию допросов Чулковой? — спросил себя барон. — Если Орлова так дотошна, пусть уж и меня проверит».
Добавив к своему письму копию протоколов допросов, сделанную исправником специально для начальства, Тальзит с чистой совестью запечатал конверт и отдал его лакею, чтобы завтра же отправить с нарочным на почту. Александру Николаевичу очень хотелось верить в то, что Островский больше не станет преследовать ни Долли, ни Дашу Морозову, но сердце говорило о другом — это было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
— Господи, помоги бедняжкам! — попросил Тальзит. — Не дай негодяю разыскать их убежище.
Барон решил написать Черкасским. Он слово в слово повторил то, что уже изложил фрейлине, поэтому закончил быстро. Обозначив на конверте адрес, Тальзит вдруг впервые задумался: разумно ли было отправлять княжон в Санкт-Петербург? Может, лучше остаться в Москве?
Глава семнадцатая. Благие дела
Весна принесла в Москву яркое небо, ласковое солнце, а потом и нежнейшую серебристую листву. По всему центру города стучали топоры. Мастеровые поднимали на талях длинные толстые балки, обивали железом крыши и штукатурили фасады.
Долли радовалась теплу, весне и крепнувшей в душе надежде. Похоже, что её план сработал и Островский потерял их след, по крайней мере, никаких признаков его присутствия княжна не ощущала. Впрочем, для неё самой это ничего не меняло: простить себя за легковерие и преступную глупость Долли не могла. Единственным утешением было то, что урок она усвоила и дала себе слово никогда уже больше не поддаваться ни на лесть, ни на мужские чары.
Старая графиня запретила своим воспитанницам выходить за ограду, но Долли быстро нашла выход из положения. Одевшись в крестьянское платье, она проскальзывала через калитку в Колпачный переулок и, скромно опустив голову, как это делали дворовые, быстрым шагом сбегала вниз к Хохловскому и скоро входила в двери храма Святого Владимира.
Это дело теперь занимало все её мысли. Верная обещанию, данному тётке в день приезда, Долли сразу же познакомилась с настоятелем храма отцом Серафимом и от имени графини Апраксиной и её внучатых племянниц предложила средства на восстановление. Отец Серафим предложение с благодарностью принял, и теперь Долли каждый день приходила в церковь, чтобы узнать, как идут дела и чем ещё можно помочь. Княжна сплела милую историю о том, почему ходит в крестьянском платье, намекнув на солидарность с бедными погорельцами, живущими в страшной тесноте и нужде в соседнем Ивановском монастыре. Впрочем, Долли могла бы и не стараться, у настоятеля накопилось столько проблем, что ему не было дела до людских чудачеств, да и в храме никто не спрашивал, почему благородная девица приходит одетая крестьянкой.