Конец нового дома (Воробьев) - страница 39
Славик протянул ему гривенник.
Тараканов как-то нерешительно принял монету, поднес ее к самому носу, словно хотел в полутьме увидеть на ней нечто совсем необычное, а затем свистящим шепотом спросил:
— Ты чего это мне подал?
— Деньги, — спокойно сообщил Славик. — За перевоз.
— Да ты что! — плачущим голосом закричал Тараканов. — Ты сбесился, что ли? Я ж подряжался с ней. Два же рубля! Голову тебе оторвать мало!
— Ничего не знаю, — твердо отрезал Славик. — За реку — стоит пять копеек, оттуда — пять. Я тебе десять и отдал.
— Вот ненормального на мою шею бог посадил! — бушевал Тараканов, наступая на Славика и размахивая руками. — Скажу председателю: дисциплины не признает… Да я тебя… Да ты…
Он не находил слов, брызгал слюной и все наступал и наступал на подростка.
И тогда Славик, неожиданно для самого себя, вдруг схватил одно из весел и выпалил с веселой дерзостью и угрозой в голосе:
— Хватит! Не кипятись! А то вот веслом по башке шарахну — сразу успокоишься.
То ли в неверном полусвете летней ночи Тараканову почудилось, что весло уже занесено, то ли так впечатляюще подействовал на него угрожающий тон, но старшего перевозчика будто ветром сдуло. Он метнулся в избушку, быстро прикрыл за собой дверь и пролез за печку к своему топчану, бормоча:
— Вот бешеный… Председателю скажу… Поработай с такими…
Он еще порядочное время раздраженно бормотал, сидя в избушке на топчане, и с некоторым страхом ожидал момента, когда откроется дверь.
Постепенно Тараканов осмелел, пробрался к двери, потихоньку приоткрыл ее и осторожно высунул голову.
Ночь светлела. От воды начали подниматься первые дымки тумана. Славика около избушки не оказалось. Тараканов повертел головой и увидел, что его помощник стоит на настиле большой лодки, глядя за реку.
Пора было спать. По деревням уже вовсю покрикивали петухи. Но капитан «Звездолета» стоял на палубе большой лодки, занятый совершенно новым для него делом. Он стоял и в первый раз в своей жизни вслушивался в доносившееся из-за Ломенги пение соловьев.
БАЛАМУТ
Ловили на мелком месте. Прибылая вода спадала, а лещи косяками выходили на мелочь, туда, где берег ровным песчаным скатом скрывался под водой. Клевали еле заметно: часто, но не резко подрагивал поплавок. А затем отчаянно брали в глубину и рывком вели от берега.
Мы с Димкой заняли чье-то обсиженное место: здесь стояли развилки под удочки, виден был след от костра.
Димка поворчал, что может прийти хозяин и вытурить нас, но очень хотелось расположиться именно тут, и мы остались.
Между прочим, Димка только для меня Димка. Для других он — по отчеству и уважаемый, и все такое. Но я хорошо помню, что он еще с первого класса должен мне крючок-заглотыш, а до сих пор не может отдать. Поэтому он для меня — Димка, а не как-нибудь иначе.