Оставшись с Дани и Мокой в конторе, Драхош спросил:
— Сердится Дюри Пеллек?
— На кого? На меня? — удивился Дани. — И не думает. Он мой корешок.
— Тогда почему же вы донесли на него?
Дани невольно посмотрел на Моку и проглотил скопившуюся во рту слюну.
— Брезент… Дюри… брезент…
— Не рассказывайте мне этой истории, я ее знаю. Объясните только, почему вы донесли в полицию?
Голос Драхоша прямо звенел от гнева. Чем он сейчас возмущается, Дани не мог понять.
— Надо поддерживать дисциплину, — неуверенно пробормотал он.
— Но разве так? Разве так? Со всякой мелочью бежать в полицию? Тогда, пожалуй, мы переименуем председателя кооператива в начальника полицейского участка. И введем табель, как на заводе. Или прямо начнем с колючей проволоки и солдатских котелков, которыми наши враги лет десять стращают крестьян… Как вы думаете, для чего вас выбрали председателем? Чтобы вы разъезжали на мотоцикле по полям и райцентру, а всю тяжелую работу сваливали на полицию? Покажите ваши руки… Когда в первый раз я пожал вам руку, у вас ладонь была колючая, как рашпиль. А теперь… Вот, пожалуйста. Гладкая, как у артиста. Давно вы не брали в руки мотыгу, вам это ни к чему: у председателя другая работа, ему надо держать в руках народ…
Чем больше горячился Драхош, тем легче становилось на душе у Дани: ведь на Дюри уже не свалятся неприятности… Дани старался скрыть свою радость, но глаза его сияли. Он избегал смотреть на Моку, хотя ему очень хотелось взглянуть ей в лицо, его даже бесило то, что так хотелось… Девушка обычно мерила его таким презрительным взглядом. Какое же сейчас у нее лицо? Чтобы не глядеть на Моку, Дани не сводил глаз с секретаря райкома. Он следил за движениями губ Драхоша, но смысл слов с трудом доходил до его сознания.
— В самом деле, что вы хотите от людей? Еще не прошло четырех месяцев, как они вступили в кооператив…
— Товарищ Драхош, не ругайте Дани, — перебила его Мока. — Это я заставила его донести на своего приятеля.
«Дани!» Никогда раньше не называла она его по имени. Всегда на «вы» и «Мадарас». Сверкающими от радости глазами посмотрел он на девушку. Лицо Моки пылало; как обычно в минуты гнева, она прикусила нижнюю губу, которая сразу налилась кровью.
— Когда-нибудь надо взяться за перевоспитание людей, — сказала Мока. — Наш долг — охранять социалистическую собственность.
— Никто вам не мешает. Занимайтесь этим.
— Заниматься этим! Но без дисциплинарных взысканий…
— А общее собрание? А воздействие коллектива? — негодовал Драхош. — А воспитательная работа? Куда смотрит парторганизация? Что делает старик Мок? Что делаете вы сами, помимо организационной работы? — Потупив глаза, Мока покусывала губы. Драхош постепенно снижал тон: — Создайте, пожалуйста, такую атмосферу, чтобы коллектив сам осуждал воров и лентяев. Я знаю, нелегко этого добиться… Не силой, не с помощью полиции организовывали мы, Мока, кооперативы, а с помощью агитации, воспитательной работы. И в дальнейшем это останется нашим самым главным оружием. — Он улыбнулся Моке. — Не проявляйте нетерпения, девочка. Через два-три года здесь, в деревне, появится социалистическое крестьянство, которое будет заниматься крупным сельским хозяйством. Требуется время. А если вы не запасетесь терпением, то удерете отсюда обратно в госхоз. А нам бы не хотелось расставаться с вами, правда, товарищ Мадарас?