Дани Мадарас рассказал мне эту историю в присутствии Ференца Мока, секретаря местной парторганизации, который был прежде председателем сельсовета и общественным деятелем с сорок пятого года. Тот слушал его со снисходительной улыбкой, а под конец спросил:
— Дани, а правда ли это? Или дедовские сказки?
Дани укоризненно посмотрел на него:
— Лучше не связываться с мужиком, который спрашивает, правда ли это.
Не странно ли? Спутник и привидение уживаются в одной голове. Но Дани не был странным человеком. Он был, пожалуй, обыкновенным крестьянином. И отличался лишь тем, что прочел много романов народных писателей, но так и не нашел в них героя, похожего на себя.
Его пырнули ножом в трактирной драке. То было в октябре.
Один незаслуженно забытый языкотворец окрестил октябрь «мустяником». Жаль, что в нашем языке не сохранилось этого меткого слова вместо ничего не значащего «октябрь»!
А тогда в октябре было вдоволь не только муста, но и молодого вина. Оно извлекало из сердца песню, а из кармана нож.
Уже целый месяц бастовали крестьяне, причем кооперированные, не единоличники. Трактир был штабом забастовщиков. Трактирщика звали Давидом. Крестьяне бастовали, так как считали, что им мало платят за их труд, то есть за «трудодень» — как говорят в кооперативах. (Читатель, даже если он горожанин, постепенно освоится с этими новыми словами, как за последние пятнадцать лет он освоился со словами: «форинт», «ДСВЖ»[1], «эспрессо»[2], «бар», «хулиган», «нейлон», «социалистический реализм» и так далее.) В тот день председатель ездил в банк за деньгами, но не получил их. «Кредит дают только на капитальное строительство», — заявили ему. Оттуда он поехал в райком партии и сказал, что он так и не сумел наладить работу и неснятый урожай будет гнить на полях. Там вместо помощи председателю предложили отказаться от должности. Тогда он вернулся в свою деревню, пошел прямо в трактир и объявил забастовщикам, что денег нет.
Вот из-за чего его убили.
Из-за этого ли?
Одни считают, что его убили из-за кисти винограда. Другие говорят, что никому не дано быть пророком в своем отечестве. Третьи утверждают: его убили, так как в деревне что ни человек, то сват ему или брат. Некоторые придерживаются противоположного мнения: его, мол, убили, потому что он порвал со своим классом и выступил против него — стал предателем.
Кто ближе к истине? Это выяснится из рассказанной здесь истории. В ней предстанут все, кто находился тогда в трактире.
За одним столиком сидел там, попивая вино, Кальман Лимпар, дядя председателя. Это был словоохотливый человек пятидесяти пяти лет с хитрыми глазками. Одежда — грязная, засаленная — висела на нем мешком. Он вступил в кооператив, имея тридцать хольдов прекрасной земли, и, говорят, что еще сто тысяч форинтов было зашито у него в тюфяке. (Чтоб этот тюфяк изгрызли мыши!) Посетители, расположившиеся за тремя сдвинутыми вместе столиками, ловили каждый его взгляд. «Да, Лимпар — голова, он никогда не был в накладе. Может, он станет председателем?» (Нет, это исключалось: он значился в списке кулаков.) Своего племянника, теперешнего председателя, он тетешкал когда-то на коленях, а в отроческие годы заменял ему родного отца, то есть давал советы, как вести хозяйство, ухаживать за скотом и извлекать доходы. Куда уж там больше? Теперь же он с удовольствием утопил бы своего племянника в соке, выжатом из кисти винограда. (Той кисти, из-за которой, по мнению некоторых, убили председателя.)