— Я не прошу коня! У меня и так есть лапы!
— Лик,— Маэс дотронулся до его руки,— Не надо про коня. Эти люди не знают скифских обычаев.
— Да что про коня! Я про службу. Неужели вам не нужны солдаты? Война же скоро! Кто-то должен на ней погибнуть вместо вас, мирных жителей!
— Хороший силлогизм,— хозяину подали кувшин с оливковым маслом,— А что за война?
— Враги будут осаждать Херсонес. Как в трагедии, которую мы видели. Кстати, Маэс тоже думает, что война будет. Только он считает, что с меотийцами, а я — что со скифами. Но это можно и совместить.
— Надеюсь,— сказал Евдокс,— вы не собираетесь начать эту войну сами.
— Да что тут говорить?— не выдержал Маэс.— Вам, всем вам, кто сидит за столом, всё и так ясно. Царь Меотии хочет захватить город. Царь скифов тоже хочет захватить город. А царь Понта хочет захватить всех. И его соглядатай сидит сейчас с нами за одним столом! Мы даже сейчас беспечны, нас можно ловить как кроликов! И это — позор! Херсонес — вольный город, и мы — свободные люди. Живём без царей, демократически! И мне здесь нравится. Никто не может мне приказать, я никому не должен кланятся. Это сокровище, которого нигде не найти — ни на севере, ни на востоке, ни за южным морем! И мы должны сберечь это сокровище. Не интересно слушать меня — хотя бы моего друга послушайте!
Теперь смотрели все. Но не на Маэса — на хозяина. И ждали его слов.
— Маэс! Ты — человек смелый,— произнёс Евдокс,— Очень смелый. Но помни — ты живёшь в чужом городе. Пусть тебя здесь и приняли — Херсонес всё равно чужой город. Даже нам, гераклейцам, непросто заниматься политикой. А ты — изгнанник, чужеземец, скиф. Говорю тебе, как сказал бы своему сыну — Маэс, будь осторожен. Не пытайся командовать гераклейцами, и, тем более, им советовать. Пока ты всех смешишь, тебе прощают. Но если начнётся война — тебе будет лучше помогать в порту, чем стоять на стене и тем более выступать на площади. Горек хлеб изгнанника. Я знаю, я ел. Но представь, что тебя изгоняют из осаждённого города, прямо в лапы врагу? Ты, как и все мы, уверен, что “суд черепков не для таких был выдуман” — а ведь битых горшков в городе много, а завистников ещё больше. Ты сейчас пьёшь вино, — а тебя заставят пить отвар цикуты.
Маэс задрожал. Его голубые глаза словно буравили патрона. Казалось, что он знает ответ, этот ответ его распирает. А ещё он знает, что произнести его нельзя.
Но Маэс не успел ничего сказать. Медная чаша с задорным звоном покатилась по столу, оставляя багровый след. Лик вскочил на скамью и прежде, чем рабы успели его опередить, схватил нож, которым резали запечёную курицу.