Не трагедии, не великие тайны, просто фрагменты, из которых складывалась жизнь. Хрупкая, готовая оборваться в любое мгновение, но такая упрямая.
Рассказывала про то, как люблю ландыши, и грозу, и вообще позднюю весну с жаркими днями и ночными заморозками. Про учебу, про студенческие глупости и шутки, про посиделки в парке с пивом во время прогулянных скучных пар, про любимую скамейку с видом на реку. Про старших братьев — вредных, которые жутко злили меня в детстве, но потом внезапно оказывались самым надежным тылом. Как Димка несколько километров тащил меня, разбившую коленку, до дома. Как Макс вытащил из реки, когда в апреле нас понесло прогуляться по льду; как Димка отчаянно ругал нас обоих, когда, мокрые и окоченевшие, мы вернулись домой, но отпаивал горячим чаем и покрывал потом перед отцом — тот, кажется, до сих пор не знает о нашем приключении.
Я, наверное, о половине своей жизни успела рассказать, пока мы брели по серой земле под черным небом, усыпанным кокетливо подмигивающими звездами и занавешенным кисеей полярного сияния. Огонь и взрывы остались позади — словно бы вовсе сгинули, стихли, из всех звуков я слышала только свой осипший голос и посвист ледяного ветра. Свалявшиеся, слипшиеся в сосульки волосы хлестали по онемевшим от холода щекам и непослушным губам.
Казалось, что вожделенное укрытие за все это время не приблизилось ни на метр, но я продолжала идти, не чувствуя ни спины, ни ног. Пока вдруг не поняла, что — пришли.
Приземистое грубое строение из камня с мохнатой от травы крышей, вросшее в скалу и угрюмо взиравшее на царившее в долине безумие. Я не знала, что это было и откуда здесь взялся этот домик с кособокой деревянной дверью, даже не задавалась этим вопросом. Я вообще уже не могла думать — казалось, что под ударами ледяного ветра голова промерзла насквозь, а все мысли в ней слиплись в один маленький снеговой комочек.
На наше счастье, дверь была заперта на крючок, зацепленный за вбитый в косяк гвоздь. Но на то, чтобы одеревеневшие пальцы справились даже с таким примитивным запором, у меня ушла примерно минута.
И вот мы наконец ввалились в темное нутро неизвестного пристанища.
В первый момент щеки обожгло жаром, я даже испугалась, но вскоре сообразила: просто здесь не было хлещущего по лицу ветра. Под ногами заскрипело — кажется, пол устилали доски, на которые я еще через два шага уронила свою тяжкую ношу. И хотелось бы сказать, что положила, но я даже не попыталась действовать аккуратно: силы давно кончились, во мне оставались только злость на психов-инопланетян и неожиданное, несвойственное мне обычно упрямство.