— Ты что, собираешься это пить? — не выдержала я.
— Лекарства редко бывают приятными на вкус, — криво усмехнулся Глеб и залпом опрокинул в себя бурду. — Главное, чтобы помогало, а я с такого похмелья на еду смотреть не могу, тошно. Странно, что башка не трещит. Какое сегодня число?
— Понятия не имею, — вздохнула и ответила на озадаченный взгляд мужчины: — Я же тебе говорила, все это — видения. Виртуальность.
Сразу после этих слов мир опять померк, ознаменовав переход на новый уровень.
Глеб Жаров (Клякса)
Мысли путались. Воспоминания менялись местами, варианты множились. Я помнил только, что я — это я, а вот как стал таким и где сейчас нахожусь — понять не получалось. Зима, взрывы и боль — было или не было? Так или иначе? Мерзкий привкус во рту и мерзкий шум в голове, которую хотелось сжечь, чтобы только убрать оттуда бесконечные мысли о том, что могло бы быть, если бы…
А потом — темнота, наполненная болью.
Никогда не думал, что смерть может быть настолько разной. Я сгорал заживо и тонул, рассыпался на части, растворяясь в боли и бесконечном умирании и мечтая только о забытьи. Я не помнил, кто я, жив ли я — или это то самое посмертие, которое обещали религии преступникам.
Порой через безумную круговерть вспышками пробивались отдельные бессвязные детали — не то воспоминания, не то грезы.
Но в какое-то мгновение сознание уцепилось за единственный ориентир, казавшийся реальным, настоящим: чужие карие глаза, глубокие, смешливые. И ярко-зеленые полосы на медно-красном — без привязки к какому-то предмету, просто образ, смесь цветов, которая казалась отчаянно важной.
На этих двух деталях я и сосредоточился, пытаясь отрешиться от собственного тела, ставшего обузой.
— Глеб!
Тихий, приглушенный голос коснулся слуха — и словно выдернул меня из толщи воды на сушу, оставив наслаждаться отсутствием боли, накатившим волной покоем и возможностью дышать, смотреть, слушать и ощущать собственный сбивчивый пульс в висках.
Тело ломило, ныла каждая мышца, но именно сейчас это ощущение было приятным до головокружения. Потому что — я точно это знал — было настоящим. Не бесконечно длящаяся агония, в которой захлебывался отделенный от реальности разум, а ощущения моего собственного тела. Хорошо знакомые ощущения: примерно такими сопровождался весь процесс изменения, и лишь иногда они сменялись чем-то другим, вроде пронзительной, острой боли.
Я поднял голову — и столкнулся с тем самым взглядом, который меня вывел. Губы сами собой изогнулись в улыбке, но взгляд Алисы оставался испуганным. Девушка что-то сказала, я не услышал, она прижала ладонь к губам. Вторая ее рука упиралась в воздух между нами; а вернее, как я сообразил через мгновение, в какую-то невидимую преграду.