Молчание.
«Все-таки она очень красивая», – подумал Роб.
– Я была в последней машине, – ответила Аэлита. – Не знаю, как это случилось… Мы ехали убивать его. Думали, Мормо будет скрываться, как скрывался раньше… как скрывались все, подобные ему… И вдруг он вышел нам навстречу. Совершеннейшая глупость. Мы думали, это будет легкое дело. Он убил всех. Всех моих товарищей и друзей.
– Но не тебя.
– Не меня. Может, я выглядела слишком жалкой. – Ведьма усмехнулась. – Или… – она помедлила, – в какой-то момент мне показалось, Мормо хочет, чтобы я вернулась.
– Зачем?
– Думаю, он ищет смерти.
Роб открыл было рот, ведьма покачала головой:
– Именно так. Он хотел, чтобы я вернулась и отомстила. Я уверена. Возможно, только ради этого он убил всех остальных. Чтобы у меня был повод вернуться. Мотив.
– Ерунда, – сказал Роб.
Аэлита помолчала.
– Да, это безумие. Но тем не менее это похоже на правду больше, чем сама правда.
Роб помедлил. Надо наконец решаться…
– Ты остаешься здесь, – сказал он.
– Да пошел ты! Я пойду с тобой, хочешь ты этого или нет.
– Что?
– Я… пойду… с тобой… – выговорила она раздельно.
И тогда Роб ее ударил.
* * *
В какой-то момент Роб решил сдаться. Махнуть на все рукой. Подкорректировать курс, даже не назад – в сторону. Просто уйти, загребая песок сапогами. Убраться с этого зеркального пластика. Нет уже сил терпеть. Здесь человек жить не может. Тут жарко? Холодно? Голова звенит. Глаза набухли, налились свинцом внутри черепа, давят на переносицу, как щипцы. Не надо про щипцы! Свалить, вырезать себя из этой тупой сказки. Нет такого персонажа в этой сказке! Почему он прется убивать царя горы? Кем он, Роб Стуммфилд, себя возомнил? Охотником за самыми опасными головами?! Апостолом справедливости? Или, того не замечая, он сам стал наживкой? Сейчас поверну. Еще шаг и точно… Поверну… Нет.
Он шагал и шагал вперед.
Костяшки до сих пор саднили. Ведьма шла следом и никак не унималась. Пойдустобойпойдустобой… Он врезал вполсилы, нос хрустнул, она упала. Увидев ее лицо, он даже устыдился на миг. Она заплакала. Негромко, по-девчоночьи. Тоненько заскулила, и Роб увидел вдруг, что это его дочь ревет от жестокого, но столь необходимого наказания, и оба они согласны с ним, но обида такая глубокая, такая жгучая, она разъедает их отношения, точно белая вода, переводит стрелки с защитника, эталона мужчины на самодура и грубую скотину. «Смог бы я ударить Бетти?» – от этой мысли заныли зубы. Роб опустил взгляд и никак не мог посмотреть Аэлите в глаза. А когда заставил себя, вздрогнул. Ее лицо постарело. Роб увидел, что прежняя молодость – тщательно наведенный морок. Магия. Роб плюнул, бросил ей на колени флягу с последней водой и пошел дальше. Один.