– Может, ты с подношением, слышь? – В голосе безумца дрожало подозрение, он сунул мне лампу через плечо, и я принял, не отвечая, не зная, как правильно отъехать. Я слышал, как он бренчит чем-то у меня за спиной, воображение рисовало, что он вытаскивает из пояса болторез и заносит над моей головой. Поэтому я шагнул вперед и поднял лампу вверх.
– Я и зубы кругом разбросал, – заторопился псих, – ты на зубы пришел? Зубки, слышь, клац-клац. Слышь? Ты слышь меня, малой, клац-клац?
– Это чье?! – Голос сел без причины, но я мог хрипеть. Паника требовала объяснений. Прежде здесь жили. В комнате громоздились курганы из вещей, одежды; ворох драных одеял, выпотрошенные и сваленные в кучу радиоприемники. На табуретке стояла вскрытая консервная банка с ложкой внутри. Из угла растекались тонкие щупальца желтых потеков, даже думать не хотел, что это могло быть.
На стенах висели плакаты. Видно было смутно, но мне показалось, что на них танцевали девушки. Голые. Вместо лиц – угольная изолента крест-накрест. Голые. Перечеркнутые. Голые. Я никогда не видел обнаженной женщины. Я хотел бы подойти поближе, разглядеть, может, коснуться, но от живого трупного запаха мутило.
– Они издеваются, слышь! – Я обернулся на безумца, он стоял, опустив голову, упершись подбородком в грудь, и в руках действительно держал болторез, только не над головой. Он стиснул его головками собственный нос, поэтому и говорил так странно. Приглядевшись, я понял, что он удерживается всеми силами, чтобы не смотреть туда, в центр комнаты. Я не сразу увидел его среди барахла. Там стояло кресло, повернутое ко мне спинкой, облезлое, втиснутое в дермантин под ящеричью кожу.
– Кто?
– Да ты глянь, глянь, слышь? Слышь, что я тебе говорю? – Тут кликуша упал на колени, мягко, точно тренировался, и тоненько заныл, торопясь и сбиваясь. – Мочи нету, слышь, никакого сладу, никакой жизни, встаю, сидит, ухожу, сидит, слышь? Ты слышь меня вообще? Ты подойди, ну, не стой, иди-иди, хоть за рукав его дерни, слышь?! Ты иди! – вдруг заорал он и треснул болторезом по бетону рядом со мной. – Ты не стой тут! Ты стащи его с кресла, сукина сына! Следят за мной, мрази! Но я… я… я так просто не дамся, слыыыыышь?!!
Почему-то я перестал бояться. С места, где я стоял, кресло то грубо появлялось, тяжелое, цельное, то растворялось в каше сумрака. Я поводил лампой туда-сюда, надеясь разглядеть детали. И тут болторез выбил искры у самой моей ноги.
– Идиии! – рыдал безумец. – Слыыыыыышь?!
Я прыгнул вперед, до кресла оставалось ярдов десять, и тут глаза приметили, что тряпки, которые я принял за покрывало, свисающие с ручек кресла, никакие не тряпки, а рукава. Значит, на кресле и впрямь кто-то сидит.