Оказалось, уже сегодня меня переведут из карантина в стационар и там появится определенная степень свободы.
Оставшись в комнате один и собирая вещи, я стал рассуждать:
«Основной объект, интересующий Чжао — мамочка Игоря Джоновича. Второй, скорее всего, я. Рубан и Ольга, материал вторичный, и поэтому до прибытия Юрия Леонидовича про них можно не спрашивать. Теперь сам Чжао. Что ему о нас известно? — последний вопрос был ключевым для определения дальнейшей судьбы коллектива, — Если он расшифровал наши замыслы, то в любом случае будет вести игру до конца и сто процентов заманит бывшего товарища в ловушку. Это в том случае если все плохо. Если все хорошо, то через несколько дней я получу возможность с ними общаться».
Щелкнула дверь. На пороге стоял улыбчивый китаец в просторном одеянии темного цвета. Он кивнул головой и сделал приглашающий жест.
Лаборатория Андрея располагалась на одном этаже с моей палатой. В ней так же не было окна, зато на стене висели круглые часы и стоял малогабаритный телевизор.
Российских каналов оказалось два.
Я чуть не зарыдал, когда в «Вестях» показали родной Иркутск.
Режим жизни был изложен в листке над кроватью: завтрак, два часа в лаборатории, сон, обед, отдых, еще два часа обследований и ужин. Ночные обследования раз в два дня.
Теперь мне кровь из носу нужен был «Малыш». Информационная блокада начинала давить, вгоняя в некое подобие клаустрофобии.
Приглядываясь к окружающим, я по-прежнему не видел никого с сотовыми телефонами и на первом обследовании спросил об этом Андрея.
Оказалось, здание просто глушится, а специального запрета никакого нет. Свою просьбу вернуть «Малыша» аргументировал находящимися в нем фотографиями жены и детей. Мол, скучаю.
Обследование оказалось не очень забавным. Меня уложили в подобие космонавтского кресла. Андрей устроился рядом на таком же.
Симпатичная китаянка воткнула нам в вены иглы, похожие на датчики. От них шли не трубки или шланги, а цветастые провода.
Для начала прокрутили короткий фильм о мясобойне.
Животные по одному забегали в узкий проход, где, сраженные электрическим током, хрипели, пучили глаза и валились. Следом несколько рабочих подвешивали их за ноги и резали вены на шее.
Картинка бесстрастных забойщиков и льющихся потоков крови сразу включили во мне замедление времени. Я покосился на Андрея и сообщил ему:
— Началось.
Он моргнул и утвердительно покивал головой, мол, не переживай все под контролем.
Дальше я понял, почему работа в лаборатории занимала в день не более четырех часов.
Короткометражные фильмы, сменяя друг друга, способны были расшатать самую устойчивую психику.