– Что это стряслось у вас? – обратился к нему Куликов, указывая на приближающуюся толпу.
– Понять не можем! Все было по-хорошему, недавно хозяйка захворала, священника приглашала, вчера поправилась было, мы все рады так были, любят уж больно все ее, а сегодня вдруг околоточный с каретой пожаловал и увез хозяйку-то! Илья Ильич провожал, ничего, целовались, плакали, расставаясь, он сам и в карету подсадил! Только что карета тронулась, а он заорал благим матом «держи» и побежал сзади. А какое «держи», когда околоточный везет, кто же задержать может?
– Удивительно! А куда повезли ее?
– Кучер сказывал, в окружный суд, к следователю, а по какому делу – никто не знает! Шептались хозяева всю ночь, спать не ложились, а какое дело – неизвестно.
Толпа подошла совсем близко. Куликов не сомневался теперь, что жена все рассказала мужу, и потому решил не попадаться на глаза помешанному. У сумасшедших бывают иногда проблески сознания, и тогда они очень опасны для своих личных врагов. С помешанного взять нечего, хоть бы убил на месте!
Куликов скрылся в двери лавки Коркина и оттуда наблюдал. Вид несчастного, особенно, когда ему скрутили на спине руки и, подгоняя вперед, толкали в спину, был воистину ужасный. Даже Куликова эта картина почти удовлетворяла.
«Теперь, если сообщить об этом Елене Никитишне, то совсем можно насытиться», – мелькнуло в голове Ивана Степановича.
Он посмотрел на часы и, осторожно выйдя из лавки, пробрался сквозь толпу на дорогу; пошел опять к заставе.
– Дело разыгралось, – думал он, – жаль только, что ему примазаться не удалось! Состояньице у них кругленькое, а все теперь прахом пойдет! Ей каторги не миновать, ему ничего не нужно в больнице, детей нет. Куда же все это? Как бы это пристроиться, хоть опекуном, что ли! Эх, дура, дура! Не могла ко мне прийти, мы гораздо дешевле бы все устроили! Вот только вопрос, что она наговорила? Не запутала ли меня?
Куликов подошел к заставе, нанял извозчика и поехал к следователю. Дорогой он не переставал придумывать способы покушения на капиталы Коркиных.
– Вот уж совсем безобидно! Выморочные деньги! А говорят, до 200 тысяч деньжищ. Эврика! Предъявить разве вексельков Ильюши тысяч на 70–80. Все знали, что мы приятели, часто пьянствовали, а если какой спор возникнет, можно с опекуном поделиться! Не дурно, черт возьми, придумано!
Он так увлекся своими мечтами, что не заметил, как доехал до здания окружного суда на Литейном. Народ подходил и подъезжал со всех сторон. Петербуржцы, видимо, любят сутяжничество. Семь гражданских и пять уголовных отделений едва успевают справиться со всеми жалобами, исками и просьбами. Куликову эти отделения хорошо знакомы. Он привычною походкою прямо направился в первый подъезд, сбросил пальто у швейцаров и поднялся в самый верх. Еще было рано. В низкой, с мансардными окнами и стеклянной крышей, зале была масса народа. Каменные, не оклеенные обоями стены, плиточный пол превращали залу в какую-то казарму.