Вот и поглядывал на значок, что был прикреплен к отвороту клетчатого пиджака директора интерната пана Брабеца. В ту минуту мальчик еще не совсем отдавал себе отчет, почему так поступает. Но пытался оправдать свой поступок: это же только значок и директору наверняка дадут другой.
На следующей неделе по шоссе, что ведет на Лоуны, мчался восемнадцатилетний паренек в форме горняцкого ученика. Мчался на новеньком сверкающем велосипеде, купленном на им самим заработанные деньги. Под отворотом пиджака у него был партийный значок. Паренек весело насвистывал, напрягая мышцы, сильно и быстро работал ногами, пригнувшись, бросался вниз с пригорков, упоенный радостью быстрого движения, и ветер швырял ему в лицо пестрый галстук.
Паренек проезжал по деревням, вспугивал своим звонком гогочущих гусей. Он ехал не останавливаясь. Что для молодых ног какие-то сорок километров?! Разве это расстояние? Его обуревало жадное, нетерпеливое любопытство: что ждет его там, что он увидит?!
Каменистая дорожка взлетела на знакомый пригорок над деревней. Сюда паренек когда-то ходил в школу. К деревне можно было подъехать, сократив дорогу, по узкой ложбине, здесь проходила лишь телега с упряжкой.
Паренек соскочил с велосипеда. Поискал землянику, но ее время еще не подошло, и земляники в траве было не видать.
Под пологим спуском показался наконец дом.
У парня заколотилось сердце. Воспоминания, четкие и острые, пронзили мозг. Он остановился и какое-то время боролся с искушением уйти, чтобы больше никогда не возвращаться. Но все-таки не спеша сел на велосипед и спустился вниз по косогору.
Ворота оказались незапертыми. Одна створка висела на петле, и паренек, прислонив к ней свой велосипед, медленно вошел во двор.
Двор, сарай, хлев и жилая постройка казались ему теперь неправдоподобно маленькими. Крохотные окошки залеплены грязью. Собачья конура пуста. Все здесь выглядело таким заброшенным, что в первую минуту он решил, что все перемерли. Гонимый этим впечатлением, он, прежде чем войти в дом, заглянул в хлев.
Под притолокой пришлось согнуться. Он не сразу разглядел в темном хлеву пустое стойло, где раньше были волы. Сейчас там прел старый слежавшийся навоз да у желобов уныло висели цепи. В коровнике вместо восьми, как когда-то, лежали две коровенки. Потревоженные приходом паренька, они, отдуваясь, поднялись. На брюхе и ногах — лепешки засохшего навоза. Паренек погладил корову по спине, но это прикосновение не вызвало никаких воспоминаний.
«Корова, — подумал он, — обыкновенная глупая корова».
Зловоние неубранного и непроветренного хлева в этот знойный летний день было неприятным.