Утром Мартин видел отряд карателей, направлявшийся в горы. Он быстрехонько спрятался, но не испугался. Детское понятие о справедливости избавляло его от всякого страха. В глубине души мальчик чувствовал себя в безопасности — ведь он еще ничего не успел натворить. Ему и в голову не приходило, что, схвати его немцы в лесу, он погиб. Так прямолинейно понятая справедливость, почерпнутая из романов, могла плохо обернуться для Мартина.
Но к пониманию сложности жизненных перипетий Мартин пришел значительно позже той минуты, когда герой, о котором он грезил, буквально упал в его объятия. А тогда его беспокоило лишь одно: этот человек, явно не владеющий его, Мартина, родным языком, — тот гонимый, за кем охотятся свирепые враги. Он явно из людей светлых, героических и нуждается в помощи. Нельзя было терять ни минуты; торопливо пытаясь объясниться с незнакомцем, он вспомнил о единственном чужом языке, которому в протекторатной школе его обучали.
— Kommen Sie mit, — сказал он. И даже не удивился, когда незнакомец сразу собрался и доверчиво оперся о его плечо.
Мамаша Пагачова была не из тех нежных, все понимающих жен и матерей, какие создают дружную семью. Нежничать она просто не умела, да и условия жизни к тому не располагали. В далекие времена молодости, при императоре Франце Иосифе (о коем она учила в школе), ее сердце еще было способно на искреннее чувство. До того искреннее, что из Вены, где она служила в горничных у меховщика Эгермайера, привезла домой к своим родителям здорового сына.
Первая мировая война шла к концу, когда она явилась к родителям с плодом своего любвеобилия. Тут-то ей и пришлось забыть о всяких там нежных чувствах, в том числе и к хилому отпрыску венского меховщика, которого она любила как здоровая деревенская девка, выросшая в заботах о куче младших братьев и сестер.
После смерти родителей она решительно пресекла всякие поползновения своих единоутробных родственников на наследство. Попросту всех их разогнала, оправдываясь — если уж нужны оправдания — тем, что обеспечивает своего ребенка. Оба брата без колебаний отступились от наследства, состоявшего из бревенчатого дома и нескольких мер каменистого поля. Собрав свои немногочисленные пожитки, они отправились в Остраву, на шахты. Младшую сестру Хедвику, с непростительным упорством цеплявшуюся за родительское добро, Пагачова так отдубасила, что у той до смерти остался перебитый нос. После экзекуции настырная Хедвика, со страху перед ведьмой-сестрой, забрала из суда свою жалобу.
Так мамаша Пагачова стала полновластной хозяйкой унаследованного имущества. Оно было невелико, но рослая и энергичная девица, хоть и обремененная прижитым ребенком, умела работать. Сама пахала на коровенке, сама ездила в лес по дрова и повсюду таскала за собой маленького, безгранично любимого и избалованного Юлека, которого содержала в безупречной, совсем не деревенской чистоте.