Картина эта так ясно представилась воображению старика, что он ужаснулся. Страх смерти, которого он не знал, вдруг вызвал холодный пот. Он всматривался в морозную непроглядную ночь, пораженный мыслью, что, как только он закопает тело этого парня, придет конец и ему самому. Тогда у него не хватит сил преодолеть тягу к той веревке. Конец. Напрасная жизнь, безобразная, презренная смерть.
Пагач почти бегом поспешил к дому. Он уже точно знал, что сделает, пусть даже ему придется придушить эту старую злобную волчицу. Но теперь, когда она лежала, странно притихшая и покорная, стало жаль ее. Двадцать лет она жила подле него, ругала, била, ни на минуту не оставляла в покое, но кормила. Он признавал, что проку от него было мало. Да он и не хотел помочь жене, чрезмерная суетливость которой его лишь раздражала. Ничто не мешало ей выбросить его, пьяного, на мороз — и дверь на крючок. Она этого не сделала, хотя никто бы за это не осудил ее. Работящая и сильная женщина, и если он питал к ней недобрые чувства, так только зависть: ведь жила она лучше, чем он.
И он жалел ее, когда она ощипывала курицу, яростно шмыгая носом — так остывала в ней злоба. Ради себя он никогда бы этого не сделал, но теперь тут был русский. И потому все изменилось в его жизни.
Пагач не очень-то умел ходить за больными. Привычка и опыт крестьянина, независимого жителя гор, — Пагач знал врачей только в военном госпитале да потом в сумасшедшем доме — подсказали ему, как помочь больному: тепло, покой и хорошая еда. Всю первую ночь Пагач просидел у его постели. Пытался влить куриный бульон в судорожно сжатый рот, это плохо удавалось. Больной сильно потел, метался в беспокойном сне, срывал с себя перину и простыню. Пагач снова прикрывал его, подбрасывал в печку буковые поленья, думал лишь об одном: несчастный парень не должен умереть. Напряженно прислушивался к словам, которые русский выкрикивал в бреду, словно он мог подсказать Пагачу, как помочь.
— Собаки, собаки, — хрипел больной. — Собака! Будь я проклят! Собака!.. Черт знает, что за народ?! Бога не знают, собак жрут!..
С незапамятных времен бескидские горцы лечили легочных больных собачьим салом. Собачью шкуру, еще теплую, чахоточные стекольные мастера с жаловского завода накладывали на грудь как компресс. Собака. Собачье сало. Собачье жаркое. Где взять старому Пагачу целебную еду и лекарство? Кур оставалось всего две, мамаша Пагачова больше не держала, чтобы с нее не требовали поставок. Придет и их черед, настанет черед и овцы или козы. Но сейчас, именно сейчас, поможет собака. Не помрешь, молодец, спасет тебя чех, что «бога не знает и собак жрет»!