На первый взгляд доктор Ого-го казался сумасбродным старикашкой, который получает удовольствие от того, что говорит тебе гадости.
Когда я, приняв его приглашение, опустился рядом на одеяло, он с минуту отсутствующе взирал на небо, а потом тоном трогательного сожаления к самому себе произнес:
— Я уже старый, никому не нужный лекарь… Я теперь на Болденке лишний… вместо меня лечит пан мастер…
Я не знал, о чем речь, но мне не понравилось, что его супруга довольно усмехается.
— Какой мастер? — спросил я в недобром предчувствии.
— Является в кабинет Ройко Боды, цыган, — не обращая внимания на мой вопрос, продолжал доктор Ого-го, — и заявляет, что ему, дескать, нужно направление в клинику, лечиться от пьянства, ему, мол, «мастер-штейгерко велел». «Какой мастер?» — спрашиваю я, чтобы узнать фамилию конкурирующего врача. «А тот самый, — говорит цыган, — рябой, у которого на правом глазу бельмо, а левый вовсе не видит». Приказ начальства есть приказ начальства, вот я и выдал цыгану направление на комиссию!
Что касается моих глаз, то доктор Ого-го все выдумал. Действительно, около правого глаза у меня есть иссиня-черная угольная отметина, память о первых шагах на Болденке. Тогда меня поставили подрывником. И работали мы только с бикфордовым шнуром — другой техники не было. Один раз шнур оказался с браком. За те несколько секунд, что оставались до взрыва, мой напарник, значительно старше и опытнее меня, успел надежно спрятаться за прочным укрытием деревянной крестовины. И хоть на глазу у меня никакого бельма нет, зато осталась вечная памятка о том дне в виде иссиня-черного полумонокля от засевшего в коже угля. И — чего уж тут греха таить — побитая синими порошинами правая сторона спины. Своими профессиональными отметинами я гордился, пока не обнаружил, что сами шахтеры таких вот «меченых»считают отнюдь не героями, а скорее растяпами и неумехами.
Здорово доктор Ого-го меня «купил», по-нашенски, по-шахтерски.
Чтобы как-то сгладить взбучку, страстный картежник доктор Ого-го позвал меня перекинуться в картишки с директором бассейна.
— Картишки — суть нищета духовная! — бросил я презрительно доктору, желая хоть как-то отыграться.
Через три месяца из больницы вернулся Ройко. И сразу же разыскал меня в шахтерской бане. В руке он сжимал деньги.
— Штейгерко, вот они, твои три полста, — закричал он, увидав меня.
— Привет, Ройко, — сказал я. — А откуда у тебя деньги?
— Деньги есть, — ответил Ройко. — Мне дали в профсоюзе. Пять сотенных для начала.
— Оставь их себе, Ройко, — сказал я. — Вернешь, когда заработаешь.