Я уже, кажется, упоминал, что у себя на Болденке занимался всевозможными общественными делами. Нес определенные нагрузки в общественных организациях, приходилось мне выполнять поручения и по сугубо личным, более того — конфиденциальным просьбам. Ко мне обращались со всякими своими бедами шахтеры и бабенки, что работают наверху. Я выбивал квартиры и пенсии, хлопотал о прибавке к зарплате и разрешал семейные конфликты. Тюкал одним пальцем на своем стареньком «Континентале» заявления, случалось даже замолвить словечко в дисциплинарной комиссии за некоторых незлостных прогульщиков, разумеется в тех случаях, когда была хоть искра надежды, что я расшибаюсь в лепешку не зря. Я был свидетелем на свадьбе у Быстроглазого Штефана и полез не в свое дело, когда, не посоветовавшись с доктором Ого-го, уговорил цыгана Ройко лечиться от алкоголизма. Кроме того, я вел хронику Бригады социалистического труда.
Не знаю, какую роль сыграли моя активность и общественная деятельность, а какую добродушная, как у сенбернара, физиономия, какое из этих обстоятельств заставило Королеву Элишку сделать роковой выбор — или, как она сейчас язвительно заявляет, безрассудный шаг — и выйти за меня замуж.
На моей совести несколько ко всеобщему удовлетворению решенных дел, среди которых были и супружеские примирения. Причиной таких конфликтов, как правило, оказывалась какая-нибудь бабенка, работающая наверху, которая, позабыв о своем муже, вот уже двадцать лет вкалывающем до седьмого пота, чтобы притащить домой побольше денег, с оголтелостью немолодой жены стареющего мужа влюблялась в сопливого смазчика.
Ряд подобных успехов так повлияли на мое самомнение, что оно стало болезненно расти, и когда ко мне обратился Ирка Бернат со своей просьбой, отказать ему я попросту не смог.
— Топай сюда, штейгер, — сказал он мне, повстречав в кантине. — Ты один можешь мне помочь.
Знака вопроса в конце фразы не было. Она прозвучала так, будто все штейгеры и общественники, какие только имелись на Болденке, а среди них, естественно, и я, с самого утра только и делают, что, дрожа от нетерпения, ждут случая совершить что-нибудь эдакое для Ирки Берната.
Впрочем, сам он ни для кого ничего никогда не делал.
— Ну, что там у тебя? — спросил я без энтузиазма. Ирку Берната я не очень жаловал. А если точнее, то относился к нему с брезгливостью.
Ирка Бернат неспешно поднялся, церемонно подошел к буфетчице, взвешивающей колбасу, и попросил у нее кусок чистой бумаги. Возвращаясь, он не менее церемонно бумагу смял и тщательно вытер следы пива на моем столе. Окончив действо, Ирка достал из кармана аккуратно сложенную страничку с объявлениями из газеты «Лидова демокрация»