— Нет, вообще-то нет.
Я была едок, а не пекарь.
— Есть живой организм, культура. Кажется, в Америке это обычно называют «закваска». Берешь ее, смешиваешь с мукой, добавляешь воду и соль, и культура производит газ, от которого тесто поднимается и приобретает определенный вкус.
Беорег стоял рядом, держа в руке инструменты.
— У тебя были когда-нибудь домашние животные?
Я уныло покачала головой. Я умела заботиться только о себе, да и то так себе, вот разве что…
— А растения?
— Да! — сказала я. — У меня был кактус.
— Отлично! Эта культура — закваска, прости — это примерно то же самое. Она тоже живая.
Беорег приподнял крышку.
— Видишь?
Оно совершенно не выглядело живым. По правде говоря, скорее наоборот, оно выглядело врагом всего живого. На месте всего живого я бы переходила на другую сторону улицы, увидев эту субстанцию.
— Понюхай, — скомандовал он, и наклонил горшок ко мне. — Чувствуешь?
Я вдохнула совсем чуть-чуть, пару-тройку молекул, не больше, и попыталась уйти от вопроса.
— А чем должно пахнуть?
— Чуть-чуть похоже на банан. Очень приятный запах.
Я принюхалась еще раз, опять ничего не почувствовала, но закивала.
— Да, правда, приятно пахнет.
Обычно я использовала эту тактику на винных дегустациях.
Беорег просиял.
— Только ее надо кормить, ладно? Чтобы она не умерла. Я тебе покажу как.
Он выложил все на стол. Приземистый пакет муки с аккуратно подвернутым и зажатым прищепкой краем.
— Цельнозерновая мука, — сказал он. — Обязательно цельнозерновая.
Затем на столе появились маленькая мисочка и чашка с длинной ручкой.
— Отмерь двадцать граммов — это вот столько.
Он погрузил чашку в пакет, стряхнул излишки пальцем.
— Видишь?
Он высыпал муку в миску, потом налил в чашку столько же воды из-под крана.
— Столько же.
Беорег взял последний из инструментов, короткую деревянную ложку, и принялся мешать.
Чайман рылся в сундуке. Наконец он выпрямился, держа в руке коробку с диском.
— А еще ты должна поставить мазгскую музыку, — заявил он.
Я вытащила свой громоздкий ноутбук из «Дженерал Декстерити» и зашарила по торцу в поисках кнопки. Я никогда раньше не слушала на нем диски. В коробочке, которую дал мне Чайман, оказался белый диск, подписанный тем же загадочным шрифтом, который я видела у них в меню. Я вставила диск. Ноут заныл и защелкал, прочищая горло, а потом из его слабеньких колонок полился звук. Это была та самая песня, которая играла в телефоне, когда Беорег просил меня подождать, — грустная неповторимая песня на непонятном языке — на мазгском. Беорег и Чайман стали двигаться медленнее, в одном темпе. Поза Чаймана стала более расслабленной, взгляд Беорега смягчился.