Я обхватила колени руками и смотрела вверх на клочок неба, который мне было видно из ямы. На множество звезд, рассыпанных по черному небосводу, как драгоценные камни по шелку. Почему-то захотелось молиться, но я забыла все молитвы. В голове звучала только колыбельная, которую я пела сестре и которую пела мне в детстве моя мама. Вот я и не увижу тебя, мамочка. Так глупо все, так бессмысленно. Прости, что причинила тебе столько боли своим исчезновением, прости, что заставила плакать и страдать и отец пусть меня простит. Я надеюсь ему не стало хуже после того как я не вернулась. Я бы отдала все на свете, чтобы поговорить с вами хотя бы еще один раз.
Я, наверное, плакала, но сама этого не понимала, чувствовала только, что лицо все мокрое и глаза печет словно в них соль насыпали. Ночью прохлада не наступила и воздух по-прежнему оставался горячим, раскаленным, как кипяток и мне ужасно хотелось пить. Казалось язык от жажды распух, во рту стойко сохранился привкус крови. Снаружи доносились голоса и запах жареного мяса. Жизнь продолжается даже после того, как кого-то приговорили к ужасной смерти.
У меня от голода все свело в желудке и болезненно урчало. Последний раз я ела накануне вечером с Икрамом. Утром было не до этого, а потом свой обед я отдала Амине.
— Альшита!
Чей-то шепот заставил меня встрепенуться и поднять голову вверх. Я невольно улыбнулась сквозь слезы, когда увидела лицо Амины. Она как будто почувствовала, что я подумала о ней. Светлый лучик в беспросветном мраке этого ада.
— Лови.
Девочка швырнула в яму флягу и сверток.
— Молись, Аллах добрый, он поможет тебе.
Вряд ли…ведь он не помог ни ее сестре, ни ее несчастной матери, ни самой Амине не поможет. Но девочке я этого не сказала. Я кивнула и прошептала «спасибо», говорить с рассеченной губой оказалось невероятно больно.
— Я тоже буду молиться за тебя. Я верю, что человек с таким добрым сердцем не может быть плохим. А если ты хорошая…тебя обязательно пощадят.
Я попыталась ей улыбнуться и в эту секунду она встрепенулась и тут же ее головка исчезла, послышались удаляющиеся легкие шаги, а затем голоса.
— Тебе сказали ее не трогать? Рифат узнает — у нас будут проблемы.
— Так ее все равно казнят на рассвете. А у меня на нее стоит с первого дня как увидел. Трахнем сучку никто не узнает. Такому добру чего пропадать?
— Я за нее головой отвечаю. Хочешь, как Максуд остаться без рук или вообще без члена?
— Ну тогда русская сучка была совсем на другом счету у господина, а сейчас она просто шармута Асадовская. Давай! Тяни ее наверх.