Взгляд стал до невозможного острым, изучающим, словно он сканировал меня и не верил тому, что я говорю.
— Люди боятся только собственной боли. Иногда боли своих близких. На остальных плевать. Многие с готовностью готовы отрезать кому-то руку и сожрать если голодны или отдать голодным детям.
Я отдышалась и принялась снова зашивать, аккуратно сжимая края раны. Его руки так и остались на моих бедрах, и он поглаживал их сминая пальцами.
— Возможно, есть и такие люди…но бывают и другие. Твоя мама…она разве была такой?
— Намекаешь, что из-за ее национальности она иначе смотрела на вещи? Ничего подобного. Твой мир навязывает тебе правила, по которым ты живешь, но если вдруг отменить кару за убийство и каннибализм на ваших улицах кровь польется рекой. Больше чем в этой пустыне. Моя мать за меня могла убить любого.
— А где она сейчас?
— Она умерла.
Я снова замерла и тут же продолжила шить дальше.
— Ты помнишь о ней. Значит она бессмертна.
Он вдруг схватил меня за подбородок и приблизил к себе.
— То дура, то невероятно умная, то нежная, то упрямая как ослица. Кто ты, Альшита? Боишься чужой боли и в то же время обрекаешь на боль себя саму. Иногда мне кажется, что ты притворяешься и мне хочется вскрыть тебе голову и достать твой мозг.
Гладит большим пальцем мою нижнюю губу, а я пытаюсь не обращать внимание и шить.
— Потом я вспоминаю, что ты можешь умереть и мне становится жаль с тобой расставаться.
Он говорил ужасные вещи вперемешку с изысканными комплиментами, прекрасное и в тоже время мерзкое.
— Когда-нибудь я тебе надоем, и ты со мной все равно расстанешься.
— Скорей всего именно так и будет.
Я закончила шить и замерла с иголкой.
— Я все.
В эту секунду в его руке блеснул нож, и я задержала дыхание, а он протянул его мне.
— Обрежь нитку.
Я с недоверием посмотрела на лезвие и его пальцы, а потом снова ему в глаза. Он вообще понимает, что дает мне оружие и я могу им воспользоваться. Вместо того, чтобы обрезать нитку вонзить ему в шею. Медленно взяла нож и посмотрела на пульсирующую венку на горле. Если ударить сильно он тут же истечет кровью. Мне даже не нужно рассчитывать силу удара. Его руки стиснули мои бедра и придвинули меня ближе. Так резко, что я тихо охнула, почувствовав промежностью твердость внизу. Сильнее сжала нож. И в ту же секунду он жадно прижался губами к моей шее. Неожиданно, невыносимо алчно, захватывая ртом кожу, прикусывая зубами, мнет мою спину, а язык чертит мокрую дорожку от ключицы вверх к мочке уха.
— Если ударишь сильно, то возможно даже убьешь с первого раза. Давааай, — поцелуями от плеча вверх к моей скуле и снова к шее, ладонь ложится на грудь и меня выгибает от невыносимого наслаждения чувствовать его ласку снова. — второго такого шанса я тебе не дам. Хочешь убить — убей.