Всхлипнула ему в губы, когда потер напряженный и пульсирующий узелок между набухшими складками плоти и услышала тихое рычание.
И тут же едкой волной протест…не покорюсь. Не стану его шармутой, не отдамся ему добровольно. Уперлась руками в его плечи и закричала:
— Нет!
От неожиданности он отпрянул, а я оттолкнула его от себя изо всех сил.
— Не течет! Я не хочу тебя всем своим естеством, я ненавижу все, что ты любишь, я чужая, мне не нравятся твои прикосновения, мне не нравишься ты…лучше умереть, чем стать покорной тебе.
Впервые я увидела, как побледнело, несмотря на смуглость его лицо, как вытянулись и заострились черты. Рот исказился в каком-то чудовищном оскале.
— А возьмешь насильно — я убью себя. Найду способ. Найду тысячи способов сдохнуть.
Тяжело дыша смотрит мне в глаза и я понимаю, что наверное именно так люди приговаривают себя к смерти…Он вдруг с рыком сгреб все что стояло рядом со мной на стеллаже и тряхнул его изо всех сил, замахнулся и я зажмурилась, услышала грохот и треск…а когда открыла глаза его уже не было в помещении.
Он вернулся под утро. Не один… с той самой танцовщицей. Я услышала ее смех и закрылась с головой тонким покрывалом, забившись в самый дальний угол.
Но я все слышала….слышала как она протяжно стонала и громко вскрикивала. Слышала его рычание и удары тела о тело. В нескольких метрах от меня. Он трахал ее. Не стесняясь моего присутствия, доказывая мне что я на самом деле ничто и никто… и меня попросту и нет вовсе.
Женщины громко вскрикивала, словно заходясь в стонах и всхлипах, а я смотрела в стену на узор ковра и чувствовала, как ненависть переплетается еще с чем-то до безумия ядовитым и разъедающим изнутри, как серная кислота. С чем-то намного сильнее ненависти и сильнее всего, что я когда-либо испытывала. Мне хотелось его убить…так же как и тогда в пустыне. Но сейчас мне это желание жгло глаза и я кусала губы, чтобы не позволить себе заплакать…
Меня разбудили громкие крики. Вопли, от которых кровь стыла в жилах и сердце от страха сжалось с такой силой, что я подскочила на подушках лихорадочно оглядываясь по сторонам. Глаза опухли от слез и теперь с трудом открывались. Я не помнила, как уснула…помнила только, что она ушла. Девка та-танцовщица. Он не оставил ее рядом. Но легче от этого не стало кислота внутри разлилась и продолжила жечь в груди под ребрами. Помнила, как Аднан вышел из хижины и слышала, как он о чем-то говорит с Рифатом, они собрались проверить северную дорогу у каких-то камней, а потом я видимо уснула.
Сейчас снаружи творилось что-то ненормальное, словно ад разверзся за хлипкими стенами сарая, и я в панике вначале бросилась к двери, но едва хотела ее распахнуть, как на нее кто-то навалился спиной с низким хрипом и через связанные между собой палки, просочилась кровь, она стекала на пол, собиралась в лужицу, а я пятилась назад, чувствуя, как вопль ужаса застрял прямо в горле, но закричать так и не могу, все клокочет внутри, адреналин зашкаливает и шипя носится по венам. Расширенными глазами смотрю на то, как темно-бордовая вязкая жидкость растекается по ковру и не могу избавиться от шокового оцепенения. Я с трудом понимала, что кричат там снаружи, но на деревню напали и я уже немного разбираясь во всем происходящем понимала, что скорей всего это тот самый Асад, который так хотел меня выкрасть, чтобы продать по частям мое тело. Месть за смерть его людей и за то, что меня ему не отдали и не променяли на воинов. Только от мыслей об этом не легче и я словно в дурном фильме, которые так любила смотреть моя мама и так хочется в ужасе забиться в угол, зажмуриться и кричать «мамочка, мне плохой сон приснился, спаси меня, мамочкааа». Стать вдруг маленькой и надеяться, что вот она войдет в комнату и включит свет, прижмет к себе укачивая и нет ничего на самом деле. Ни пустыни проклятой, ни бедуинов, ни бойни этой. В этом месте кошмары не кончаются они становятся только страшнее, смертоноснее, выматывающей. С каждым днем все глубже и глубже погружаешься в ад. И никакого света в конце тоннеля.