А рядом журчала чистая горная река, которая невдалеке от лагеря выходила на равнину. Вода была такая прозрачная, что и сейчас, при лунном свете, на дне виднелась галька, в светлых струях быстрыми тенями перемещались рыбы, из толщи воды к поверхности непрерывно шли пузырьки. Река слегка кипела, за долгий путь она наглоталась воздуха.
В этом большом и широком омуте около нашего лагеря река отдыхала после десятков километров пути по го-рам, где она неслась как бешеная все вниз, вниз, вся в пене и брызгах, вся в каскадах. Здесь, выйдя из гор, она образовывала широкий и чистый плес, и пузырьки насытившего ее воздуха, как в стакане с шампанским, поднимались к поверхности воды.
Утро было ясное, но мы насилу вылезли из спальных мешков. После вчерашней верховой езды на верблюдах не сгибались ни ноги, ни спина. Но я с Димой сразу ушел в поселок выяснить, как обстоят дела с лошадьми, с рабочими, с продовольствием, а Бориса оставил дежурить: он должен был приготовить обед.
В поселке мы договорились, чтобы нам завтра же привели лошадей на продажу, сказали всем, кому можно было, что нам нужны рабочие. Ходили долго, конечно, проголодались и устали.
За обедом Борис налил нам такую дрянь, что я, несмотря на то что не желал показывать свое неудовольствие, сморщился.
- Знаешь что, Борис,- сказал Дима,- в средние века за приготовление такого супа сжигали на костре, но сейчас нравы смягчились - во время гражданской войны таких поваров просто расстреливали.
- Я приехал сюда заниматься наукой, а не варить супы,- услышали мы в ответ.
Суп был действительно не на высоте. Борис нарезал нечищеную картошку, навалил туда рису, наверное, немытого, так как на поверхности плавала шелуха, положил бобовые консервы и кабачковую икру и все это пересолил. У меня даже мелькнула мысль, что он сделал это нарочно для того, чтобы ему больше никогда не поручали готовить. Короче говоря, суп был отвратителен, и я ничуть не удивился, когда нехотя хлебавший эти помои Дима положил ложку и прекратил еду. Но на его лице было не отвращение, а изумление, и глядел он куда-то вдаль…
По тропе к нашему лагерю приближалась одинокая фигура, она была еще далеко, лица не видно, но второй такой фигуры быть не могло. Этот ватник, эти рваные ватные брюки, эта шляпа…
- Промышленник?! - с изумлением сказал Дима.
Это был он.
Он прошел мимо нас, лег на живот на берегу реки и долго, жадно пил. Затем оторвался, вытер рот ладонью, подошел к нам, сел, вернее свалился от усталости на землю, и сказал хриплым голосом:
- Возьмите меня в экспедицию, я буду что угодно делать и буду стараться. И денег мне не надо, и, честное слово, ничего не украду!