Зато это нехорошее зло забрало маму. Когда она умирала, плакала и просила людей в подвале, чтобы они присмотрели за ее Огоньком, не обижали его, подкармливали. Женщины отводили глаза, некоторые кивали. Мужчины вообще не смотрели в их сторону, а кто-то проворчал: «Самим жрать нечего, придурков еще кормить».
Потом его все же кормили. Не часто и понемногу – в основном почти несъедобными остатками, но с голоду Огонек пока не умер. И все-таки даже он понимал, что когда-нибудь его могут перестать кормить, ведь он все чаще слышал недовольные разговоры о себе и о том, что он «лишний рот». А однажды злой старик Шкурыч выбил из его рук плошку с чужими огрызками: «Кто не работает – тот не ест!»
Они жили в подвале дома возле центральной площади города. Жить в самих домах зимой было слишком холодно – почти все окна зияли пустыми глазницами. Как по-настоящему называется площадь, никто не знал[2], но в ее центре стоял большой черный дядька на высокой каменной тумбе, и все называли ее площадью Ленина. Огонек не понимал, почему. Может, они думали, что раз этот дядька стоит и не шевелится, то он ленивый? Сам Огонек считал, что это не так, ведь дядька не просто стоял – он внимательно всматривался в ту сторону, куда уходил проспект Металлургов, – то есть, к выезду из города. А значит, он охранял Мончегорск от врагов. Дядька был при деле, поэтому он был не Ленин, а Делин.
Вот если бы и ему, Огоньку, найти дело! Тогда бы его чаще стали кормить, и никто бы не стал называть его «лишним ртом». Но какое он мог найти дело? Он ничего не умел… Но однажды Огонек услышал разговор мужчин, что у них кончается керосин, а вонючий барыга Гуляш со своей бочкой не появлялся уже три недели: кому-то, видать, не понравился его запах, вот и пришили, а может, просто замерз – морозы недавно стояли трескучие. Огонек не умел считать, поэтому не знал, что такое «три недели», но он и сам заметил, что Гуляша долго не было. И теперь мужики решали, что делать: идти кому-то за керосином или сидеть в темноте до лучших времен.
Дело в том, что времена в Мончегорске и впрямь настали неспокойные. Огонек слышал, как все вокруг только и говорили о том, что погибли все три предводительницы ЮЛЫ, которых пустили под лед на Имандре, взорвав перед их поставленными на полозья яхтами связку тротила[3]. И теперь в городе происходил дележ власти. Бандитские группировки грызлись так рьяно, что на улицу без нужды лучше было не высовываться: незнакомая рожа? лови пулю в лоб!
Огонек понимал из этих слов не все, а главное – не понимал, что это за опасность. Ведь опасность – это когда на город идут враги. Но Делин на своем высоком камне смотрит зорко и молчит, а значит, все в порядке. А что такое «делить власть», Огонек и вовсе не мог смекнуть. И в конце концов вообразил, что власть – это, наверное, что-то очень вкусное, вот кто-то ее между собой и делит. И они дерутся, потому что кто-то откусил больше. И даже стреляют в таких. Это плохо, но почему это для других-то опасно? Ведь если ты не будешь отламывать себе ничего от этой власти, то и стрелять в тебя никто не будет, разве не так? И Огонек решил сам пойти за керосином.