Рухнул целый угол, а вслед за ним просела крыша – такую пробоину целлофаном не заткнешь, а на улице минус тридцать. Пока всем миром пытались хоть как-нибудь залатать брешь, вода в гидропонике перешла в известно какое состояние, уничтожив и колбы, и посевы. Пакость ублюдки устроили знатную (откуда только «трубы» взяли?), но не смертельную. Теплицу восстановили, однако урожая пришлось ждать до лета. Нет, голод общине не грозил – запасы имелись, но пайки пришлось урезать. Первыми с довольствия сняли бойцов – и так в город ходят, там и прокормятся.
Решение суровое, но справедливое, зато женщинам и детям не придется засыпать под урчание животов. Месяц диета шла без проблем, на второй в кабинетах только и говорили, что о еде, а на третий случилось то, из-за чего Гордея ждала новая жизнь вдали от альма-матер.
Поздней ночью в казарму пробрался Мишка – внук ректора, который ни о каких диетах прежде и слыхом не слыхивал. В то время как все вокруг были стройны и подтянуты, парнишка ходил пузом вперед и тряс румяными брыльями. Несмотря на избалованность, ослушаться деда он не смел, вот и решил провернуть все тайком. Пухлый хитрюга знал, чем богаты тумбочки охранников, и когда от углеводной ломки стало совсем невмоготу, отправился в рейд за галетами, сгущенкой, шоколадом и прочими прелестями из добытых потом и кровью НЗ.
Лазутчик из Михаила, как танк из «запорожца», и о приближении вора бойцы узнали шагов за сто, но не подумали и пальцем пошевелить, ведь расхититель сладостей известно чей родственник. И когда сопящий и шаркающий ниндзя заскрипел дверцами, все притворились, что крепко спят.
Все, кроме Гордея.
Толстяк выжил лишь потому, что шпионов велели брать живыми, но не обязательно здоровыми. Семь человек – семь откормленных и обученных лбов – пытались оттащить соратника от добычи, а тот отмахивался, как от сонных мух и крутил «лазутчика» в бараний рог. После взрыва теплицы Яков приказал бороться с диверсантами любой ценой, а приказы наставника не обсуждаются. И только выбежавший на шум командир сумел угомонить подчиненного, гаркнув на ухо одно-единственное: «отставить!».
Потом был долгий разговор с ректором, вернее – монолог, потому что старик с пунцовым лицом орал не своим голосом, не давая вставить ни слова.
– Кого ты, лядь, вырастил? Посмотри на него! Он же не человек уже, он зверь, нахер! А если ему мозги коротнет? Передавит всех, как цыплят!
– Сергей Николаевич… – начал Яков.
– Молчать! И убери своего шакала с глаз долой! Я его и к забору не подпущу, понял?
Он еще долго бушевал, пуча зенки и размахивая кулаками, а когда наконец ушел, держась за грудь, Яков произнес: