– Я упрошу, – у Даньки блестели глаза.
– Ну, как знаешь. Я тебя предупредил, – покачал головой Петрович.
Данька потом и сам не мог поверить, что решился заговорить с известным сталкером. И что тот, вопреки ожиданиям, его выслушал.
– Ты хорошо подумал? – только и спросил он потом. – Сталкеры своей смертью редко умирают.
– Я готов, – быстро отозвался парень.
Сталкер окинул его оценивающим взглядом, о чем-то задумался.
– Ладно, – сказал он наконец, – посмотрим, как звезды встанут.
Маясь в ожидании, Данька приставал к Петровичу:
– А расскажи еще про Хвата. У него жена ведь больная, да? Почти не выходит из палатки, скрюченная, как старуха.
– Повезло им, что она вообще ноги таскает, – нахмурился Петрович. – Я тебе скажу по секрету – года четыре назад она ребенка ждала. Радостная такая ходила. Она тогда совсем другая была – худенькая, как девочка, глаза на пол-лица, взгляд ясный, волосы пушистые, светлые. Все удивлялись – чего она в Хвате нашла? Правда, он ее на руках носил, все желания исполнять старался, баловал – особенно когда узнал, что ребенок будет. Да только скоро перестали они радоваться – когда врач сказал, что младенец неправильно развивается, а роды будут стоить жизни и ему, и матери. Хват весь черный ходил тогда.
– А я и не помню.
– Да ты вообще вокруг себя мало что замечал – в молодости разве обращаешь на других внимание? Кажется, что весь мир только для тебя создан.
«Хорош мир – станция с закопченным потолком, – подумал Данька. – Коли уж выпало родиться в метро, почему не мог я родиться на Краснопресненской, которая и побогаче, и покрасивее. Там и люстры сверху свисают, и на стенах фигуры, и потолок высокий. А у нас никакой красоты – колонны квадратные, толстые, между ними проемы и потолок низкий, когда-то белым был, но чем дальше, тем грязнее».
– В общем, вышло так, что, когда ночью роды у нее начались, Хвата рядом не было – наверх ушел, – продолжал старик. – Как раз со стажером они тогда отправились. Как же кричала его жена! Все с ужасом прислушивались к тому, что в их палатке творится. Потом она вроде затихла – видно, врач ей дал чего-то. И еще через полчаса врач из палатки вылез – в глазах ужас, руки в крови, трясутся, и он этими дрожащими руками держит кулек какой-то. Никому не показали, что в том кульке, отнесли в лазарет. К утру Хвата все еще не было. И люди шептались, что, может, это и к лучшему – что судьба их с женой в одночасье прибрать решила. Она-то все равно умрет. Ей даже и не говорили, что муж с поверхности не вернулся, а она и не спрашивала, в беспамятстве была.