Туся, подняв голову от письма, лежавшего перед ней на подушке, и куда-то всматриваясь заострившимися глазами, шепотом, раздельно произнесла:
— Ка-те-ри-на…
И слушала каждую букву.
«…а живу я в одной комнате с Тусей, — писал в конце Василий Петрович, — это разновидность существ в коротеньких платьицах, в тридцать лет выглядывающих девочками, с уменьшительными именами; вмещающих в себя — так мне думается — уйму коротеньких любвишек; в двух словах — коротенькая женщина…»
Исступленно впилась Туся в каждую букву. Запомнила покривившееся «любвишек»; запомнила каждую запятую. И, оторвавшись от письма, стукнула туфельками по дивану и замотала головой, как лошадь, которую неожиданно и больно ударили.
«…разно-видность существ…» — пыталась она еще раз перечитать, но крупные строчки выступили из берегов, и капля за каплей мокрые, неодолимые размазывались по письму фиолетовыми кляксами.
По-щенячьи, тоненько заскулила Туся, уткнувшись в письмо.
День, пустой, длинный, странный, наливался и налился горечью. Время не существовало. Задерживая всхлипы, Туся поднимала голову, режущими глазами всматривалась перед собой и видела Катерину. Катерина прочитала уже это письмо. Катерина смотрела на Тусю оттуда, из прочитанного. Так смотрит снисходительно сильный на уродца. И был мал день, и не хватало ночи, чтобы вместить пять коротких строк недописанного Василием Петровичем письма.
Туся не знала — утро было ли, полдень ли, или уход дня. Чужие руки бросили в комнату резко и настойчиво стук.
— Откройте!
Было странно, непонятно, и было страшно, что стучат, когда весь мир притаился и был как пропасть — бездонно тихий.
— Откройте!
Вооруженные, подозрительные вошли люди. Не было ни одной вещи в комнате, к которой бы не бросился настороженный глаз. Чернобородый офицер — на груди Георгий, в руке браунинг — посмотрел удивленно на встрепанную, с припухшим носиком, девочку.
— А вы кто?
Туся ответила не сразу. Припоминала что-то и собрала на лбу складки.
— Наталия Андреевна Круглопольская.
Офицер смотрел на нее, она — куда-то.
— Вы одна здесь живете?
— Одна.
— Гмм… А тут жил один… то-ва-рищ? Где он?
— Тут, тут был! — просыпалась злобно в разговор крысья полковница и даже вперед тиснулась, — тут, вот и постель его, и диван его, и чемоданишко вот…
Офицер сгреб в кулак бороду и потянул далеко в сторону стрелковидный ус.
— Вы не знаете, куда он улизнул? — спросил он Тусю.
Туся посмотрела в ту сторону, где был деревянный диван, служивший постелью Василию Петровичу. Василий Петрович, когда читал, близко придвигал к дивану большой круглый стол и садился так, что Тусе из-за ширм всегда был виден его четкий профиль.