Так проходят дни, все нормально. Но не совсем. Меня что-то гложет, чего-то мне не хватает. Может быть, потому, что все нормально. Ночью, когда я бросаю пакеты на вокзале, ни о чем не думаю, — там Кореш, батя Апостол, Шеф, Шатун и Студент (он ходит на работу, хотя имеет право на отпуск, потому что в июне у него экзамены). Работы в последние дни больше, и Ненов сагитировал его помочь бригаде. Все, как можем, нажимаем на педали. Но не вешаем носа, смеемся, иногда боремся. Шатун со своим хвастовством про «чувих» — постоянная и терпеливая мишень для шуток, батя Апостол смеется и называет нас «бычками». Случается, и ссоримся из-за глупостей, но это быстро проходит. Недавно Шатун стащил у Студента зажигалку, а тот припер его к стене и отнял ее. Батя Апостол, как увидел, что Шатун сильно расстроился, дал ему свою зажигалку, которую собственноручно сделал из патрона, и Шатун расцвел от счастья: такие зажигалки «никогда не отказывают»… Вообще ночью весело, и я не замечаю, как летят часы.
Но по утрам, когда возвращаюсь домой, случается, что вот иду по улице и вдруг останавливаюсь, не зная почему. Просто останавливаюсь и оглядываюсь, будто кто-то крикнул: «Эй, парень, ты куда?» И я сам вдруг спрашиваю себя: «Куда?» — и покрываюсь потом. И представляю себе ровное серое поле, раскаленное от солнца, конца ему не видно. Поле без травы и дорог, и я не знаю, куда идти. И сердце начинает биться все от того же желания уехать куда-нибудь подальше. Куда-нибудь, где небо не синее, а, скажем, красное или лимонно-желтое, и деревья растут вверх ногами, а люди ходят на руках и вообще каждый день происходит что-нибудь интересное.
Глупости, конечно. Но думаю, что и правда мог бы куда-нибудь уехать. В Танганьику или Перу. Или во Вьетнам. Лучше всего во Вьетнам, но добровольцев не берут. Я неплохой солдат, только не могу стрелять по подвижным мишеням. Но в конце концов можно научиться. Там дерутся за свободу уже двадцать лет, и я ненавижу высоких солдат с засученными рукавами в ботинках на толстой подошве, которые топчут рисовые поля и стреляют в хозяев этой земли. Что им там надо? Кто дал им право лезть в чужую жизнь? Разве не имеет права каждый народ сам решать свою судьбу? Если поехать во Вьетнам, там можно сделать что-то стоящее.
Такие вещи приходят мне на ум, когда я по утрам иду с работы и спрашиваю себя, что же будет дальше. Я хочу сказать, что будет со мной. Не так уж важно, буду ли бросать пакеты или пойду на завод, или поступлю в машиностроительный, как хочет отец. У нас каждый может заработать на жизнь, если не лень. Но мне нужно что-то еще, а я не знаю, что, — это и есть самое плохое. Когда на меня находит такое настроение, небо вдруг опускается, темнеет, и я чувствую себя робко и неуверенно. И вспоминаю одни неприятности, например, ту историю с сигаретой в школе и руку учителя физики Ставрева, которая держит меня выше локтя, и то, что было потом.