А почему не везет? Почему именно со мной случилась эта история в школе, после которой все пошло вкривь и вкось? Почему и в казарме мне все время что-то мешало, я старался, но что-то мешало и в конце концов даже старшина Караиванов махнул на меня рукой? Почему Таня мне изменила? Почему, когда мне чего-то хочется, я должен добиваться этого ценой больших усилий и неприятностей, чем другие, а нередко и вообще так и не добиваюсь своего? Почему, почему, почему… И почему я все задаю себе вопросы, на которые сам не могу ответить?
Просто я не на своем месте как сказал бы дед. «На своем месте» — «не на своем месте» это у него как у Кореша «по-мужски», «не по-мужски». Ладно, пусть не на своем месте, а почему? Смешно…
Лучше бы лечь и выспаться, только спать-то мне не хочется. И чего я расфилософствовался? Бате Апостолу тоже не везет. И дяде Атанасу не везет, хотя сам он так не считает. И доктору Еневу не везет, а живут же люди, не жалуются, делают свое дело. Делают — и притом не хуже других.
Эта мысль как будто успокаивает, и я возвращаюсь к сегодняшнему дню и бате Апостолу.
Сегодня после обеда мы с Корешем ходили к нему. Купили большой арбуз. Но его дома не оказалось. Хозяин квартиры, старичок, пенсионер, который ковырял мотыжкой во дворе грядку, сказал, что батя Апостол пошел в аптеку за лекарствами. Доктор разрешил ему только по двору ходить, а он, видишь, сказал, что сам знает, здоров или нет, и пошел в аптеку.
— Я было хотел сходить, да он не дал. Вот, велел огурцы рыхлить… Вы, ребятки, зайдите, подождите его.
Хозяин был маленький человечек с голой головой и слезящимися глазами, в очках с проволочной оправой. Он все утирал нос и губы большим синим платком в цветочках. Огурцы на грядке были тоже мелкие, в пупырышках. Он расправлял листья вокруг огурцов, чтобы не загораживали солнце, и маленькими сухонькими руками трогал их бережно и нежно, как новорожденных котят.
И домишко у него был тех же размеров — низкий, одноэтажный, побеленный снаружи, с маленькими кривыми окошками. Воздух внутри был затхлый, пахло старостью и одиночеством, изъеденные половицы скрипели при каждом шаге. Мы вошли в комнатушку бати Апостола. По величине она была, как Зоркина, только еще скуднее и беднее. Кровать, стол, покрытый синей бумагой, два стула — новые, грубо сколоченные, покрашенные и яично-желтый цвет. На полу — два старых половика. На столе — маленький ящик радиоприемника, пузырьки и тюбики с лекарствами, кусок брынзы на бумажке, буханка хлеба. Пол не подметен, в углах под потолком паутина.