Должен был — и не смог. Никогда не мог. Как только подумаю, что ударю кого-нибудь по лицу, мне становится страшно. Всегда представляю себе, как хрустнет под моей рукой нос или челюсть и даже слышу этот противный звук, вижу кровь, совсем явственно, как она размазана по лицу и весь холодею. Отец любит повторять поговорку: «Если не хочешь бить наковальней, будь молотом». Говорит, что это сказал Гете и что она очень ему в жизни помогла. Все равно, не могу я быть молотом… Однажды в школе я подрался с одним старшеклассником. Он меня ударил первым, и мы сцепились. Я тогда страшно разозлился, не смотрел куда бью, пока не увидел на его лице кровь. Убежал домой и спрятался в кладовке, хотя никого дома не было. Я был совсем один, и там в темной кладовке плакал целый час, а то и больше. Плакал и трясся, и все видел кровь на лице этого парня, — она текла у него из носа, а он пытался вытереть ее и еще больше размазывал…
Мы уже перед Зоркиным домом. Не понимаю, как мы дошли так быстро. Зорка предлагает поужинать у нее, потом вместе пойдем на работу. Уже одиннадцать, домой возвращаться поздно. В коридоре нижнего этажа все еще хлопочет многодетная мать; увидев нас, она приветливо кивает и даже улыбается. Лицо у нее светлое, сонное и доброе. Из комнаты слева слышен мужской храп.
Входим в Зоркину обитель. Зорка снимает платье, новые туфли, чулки. Лиловые чулки. Прячет все это за скрипучими дверцами старого шкафа и надевает рабочую одежду — брюки, легкую кофточку с коротким рукавом. А мне придется явиться на работу в парадном костюме, вот будут смеяться ребята. Ну и пусть, — их смех необидный.
Зорка приносит из кухни хлеб, колбасу, помидоры. Я жую через силу, потом закуриваю. Есть не хочется. Зорка кладет руку мне на колено:
— Пешо, ты и правда хотел драться? Из-за меня?
— Ешь скорее, опоздаем.
— Пешо…
Она хочет что-то сказать, но ей не хватает слов. Вынимает сигарету у меня изо рта, несколько раз затягивается и снова кладет ее мне в рот. Это лучше поцелуя.
Потом мы молчим. Просто курим и молчим и смотрим в открытое окно на луну, которая медленно поднимается над крышами и становится все светлее и меньше.
Бывают дни, когда ничего не хочется делать. Даже читать. Или валяюсь в кровати и играю с Пухом, или выхожу на улицу и шатаюсь по городу, — просто так, неизвестно зачем, неизвестно куда. Бывает, остановлюсь на углу и смотрю, как проходят мимо машины, люди, и опять иду. Бреду, как во сне, и время течет мимо, не касаясь меня.
Сегодня как раз такой день. Шесть часов вечера и что делать до двенадцати, не знаю. Сижу у столика перед окном и нет сил пальцем шевельнуть. Даже курить не хочется. Я медленно гашу сигарету в пепельнице, медленно размышляю, — и все о вещах неприятных. Противно все время думать о неприятных вещах, но я, как заведусь, не могу остановиться. Вот и сейчас, — вспомнился этот Пират у Тани и пошли цепляться одна за другую разные неприятные истории, пока я не решил, что в жизни мне не везет.