Елизавета Николаевна не стала задерживаться в классе, сразу же шагнула в подсобку, которую делила на двоих с убитой Соболевой. Максим вошел следом за ней и остановился посередине, осматривая помещение. Оно было небольшое, узкое, сильно вытянутое в длину, без окон, с двумя дверями, расположенными друг напротив друга. Одну стену занимал старый шкаф со стеклянными дверцами, доверху забитый плакатами, учебниками и пособиями. Напротив стоял широкий стол, внезапно девственно-чистый, а в самом дальнем углу пылилась тумбочка с покосившейся дверцей, на которой стоял электрический чайник и одна кружка. Максим был уверен, что это кружка Соболевой. Холодная красавица Елизавета Николаевна никак не вязалась у него с образом женщины, способной оставлять вещи в неположенных местах.
– Вот эту комнату мы и делили на двоих с Мариной Петровной, – сказала Елизавета Николаевна, оставляя дверь чуть-чуть приоткрытой. Как будто давала себе возможность сбежать. – Не знаю, по какой причине мои коллеги решили, что я знала ее лучше других. Мы практически не общались.
– Я могу немного осмотреться здесь?
– Да, конечно.
Максим медленно обошел кабинет, заглянул во все дверцы шкафа, прошелся пальцами по учебникам и методичкам, затем направился к столу. Выдвинул один ящик, второй, а третий оказался заперт.
– Что здесь?
– Здесь мои вещи. Я всегда запираю ящики, которыми пользуюсь сама.
– Я могу взглянуть?
Елизавета Николаевна одарила его холодным взглядом, но ключ достала. Смотреть на ее вещи не было никакого практического толка, скорее хотелось просто убедиться, что в местах, недоступных чужому взгляду, у нее такой же порядок. Все равно как заглянуть в святая святых. Так и оказалось: если в ящиках Соболевой царил форменный бардак, то здесь был самый настоящий парад на Красной площади. Несколько блокнотов и ежедневников лежали друг на друге строго по размеру, от большего к меньшему. Ручки и карандаши в специальной коробочке были распределены по цвету и словно выровнены линейкой. В еще одном ящике, тоже запертом, нашлись предельно аккуратно открытые, ровно по шву, упаковки с пакетиками чая, кофе, печеньем и конфетами. Максим исподтишка взглянул на стоявшую рядом учительницу. Надо же, в такие годы быть таким педантом. Взгляд сам собой скользнул по ее правой руке, отмечая отсутствие обручального кольца. Нет, он сам любил порядок, но построение китайской армии в шкафу не выдержит ни один мужчина. Да и женщин таких он до этого еще не встречал. Теперь, когда тусклый желтоватый свет лампы подсвечивал Елизавету Николаевну сверху, он видел, что она на самом деле очень молода, лет двадцати пяти, не больше. Чуть растрепанные волосы в этом свете отливали золотом, а на лице просвечивались веснушки. Их было немного, только на аккуратном носике и возле глаз, но они выглядели очень мило, и совсем не вязались с образом строгой учительницы. Зеленые глаза цвета молодой травы прятались за очками в черной оправе, и Максим сам не понял, как у него вырвался вопрос: