Чуть слышно скрипнула дверь, в храм вошел Кирт, поозирался и двинулся к жрецу. Тот пока ничего не замечал. Полуприкрыв глаза, витал в эмпиреях… и довитался. Прямо из воздуха над пегой от белых волосков в каштановых прядках головой мужчины возникло свечение и упали два лепестка насыщенно-золотого цвета. Упали и запутались в волосах жреца. Он не ощутил, зато Кирт увидел и тихо поздоровался:
— Будь! Жрец, а ведь тебя благословили.
Шериф удивленно повел плечами и повернулся к щитовику:
— Будь!
При движении золотые лепестки слетели с головы и закружились в воздухе, очень неохотно приближаясь к полу. Жрец протянул руку и спокойно поднял их.
— О, брачное благословение. Ничего, что ты жрец? У вас вроде не часты союзы.
— По собственной прихоти — никогда, по воле Первоотца, соединенной с зовом сердца, — да, — загадочно ответил Шериф, словно что-то цитируя.
— Когда ты лапуле скажешь? — не удержался от любопытства Кирт, почему-то даже не усомнившись в выборе.
— Зачем? — мягко улыбнулся жрец, вновь полуприкрыв веки. — Золотые лепестки хизаля — не приказ, а лишь дозволение. Я не чувствую в лирте сердечной склонности, спит ее сердце, спрятанное за высокими стенами душевного льда. Ни к чему сейчас лишние тревоги. Главное у нас — общее дело.
— Ну-ну, — хмыкнул Кирт. — Смотри, уведут!
— Если моя — вернется, нет — пусть будет счастлива с избранником, — по-прежнему мягко, но уже с прохладцей, отозвался Шериф, пусть и признавая право на увод, однако четко показывая, насколько ему не по вкусу такой поворот событий.
— Эк у тебя просто, кобылу мне… — осекся Кирт, проглатывая любимое присловье.
— Все действительно просто. Порой больно, но просто.
— Не всегда так бывает, — думая о чем-то своем, мрачно возразил щитовик, однако развивать спор не стал.
Оставил жреца в покое и пошел бродить по храму в одиночестве, не нарушаемом присутствием местных жрецов. Те, как нам объяснили, стекались сюда после обеда, чтобы дать с утра паломникам возможность побыть наедине с богом. Носители коричневых плащей, которым требовался посредник или консультация, могли явиться в храм позднее. Мы трое, независимо друг от друга, оказались единственными ранними пташками. Другие паломники в обители были, но утром изволили почивать. Наверное, придерживались старого правила: кто рано встанет, тот весь день зевает.
Я еще постояла, прокручивая в голове нечаянно услышанный разговор. Симпатия ко мне Шерифа, конечно, радовала. Покажите мне ту женщину, которой будет неприятно знать, что она привлекательна! Даже если не любим сами, знать, что любят нас, всегда отрадно. Корябало другое. Горения неистовой страсти в жреце не чувствовалось. Задевало осознание того, что мне, даже если жрец и сподобится сделать признание, а я на него отвечу, суждено всегда быть второй после служения Первоотцу. Оно мне надо? И зачем это надо Первоотцу? Чтобы пригрести под себя девицу, видящую печати смерти? Затем и цветочки раздавал? Ответа на вопросы пока не находилось. Может, прав жрец, ледышка я, отмороженная смертью и черными пятнами, потому и идет все так, а не иначе…