Спустя пять-шесть часов с начала отсидки Анжелло попытался привлечь к себе внимание, гулко стуча в железную дверь и властно призывая тюремщика. Но Колик был парень не промах – он и не таких здесь видал! Подошел к двери, грохнул дверцей окошка, отматерил, пригрозил сменить ложку на сильнодействующий инструмент. Романист замолк и надолго задумался.
– А что? – сообразил он, – ведь так оно, должно быть, и бывает! Именно этой потрясающей реальности я сам и добивался. Главное тут – не забыть детали, интонации, этот запах в камере и надписи на стенах! Да, такого опыта ведь нет ни у одного из собратьев по перу, этих заласканных болтунов…
Тут даровитый чиновник спохватился, что шикарный «Паркер», равно как и сувенирный блокнот из загранкомандировки в город-побратим, были экспроприированы суровым стражем при натуральном личном обыске, и застучал в дверь:
– Товарищ Сержант джан, ты мне ручки-дрючки верни, я же не буду здесь без дела просиживать. Ведь я писатель – сам, небось, знаешь…
Это был крупный тактический промах. И даже абсолютный стратегический просчет. Так как чего-чего, а слова «грох», то есть писатель, армяне терпеть не могут. Они даже так незлобиво ругаются: «Грох кез тани», что переводится как «Писатель тебя забери»: почти как чёрт тебя побери. А хорошего писателя именуют Варпетом, Мастером, чтобы не смешивать его с кляузной сволочью, что кичится способностью писать по любому поводу. И уходит эта всенародная личная неприязнь в далекие-далекие времена классического армянского дохристианства, которое почему-то именуют язычеством и даже многобожием. Хотя опять был один Бог-отец Арамазд, Бог-сын Ваагн, великий космический дух и всевозможные профильные святые. А в данном случае – ответственный не только за письменность, но и за финальную телепортацию душ и окончательное протоколирование их приема-сдачи Грох, или Гир, Тир, Дпир, что переводится почти одинаково: Писатель, Грамотей, Писец. Словом, у армян с писателями довольно старые счеты, не стертые даже государственным христианством длиной в тысячу семьсот с хвостиком лет. А Грикор Нарекаци, Уильям Сароян, Ваан Терян, Аветик Исаакян, Дереник Демирчян, Акоп Паронян, Шант, Егише Чаренц, Паруйр Севак, Ованнес Шираз и даже Сильва Капутикян, хоть и женщина, и другие самые любимые – они философы, романисты, сатирики, драматурги, поэты – словом, мастера. Причем тут писатель, «грох»? А тут, понимаешь, этот кривоносый – с локоном через глобус – туда же…
– Ах ты писатель, да? – взорвался неискушенный в романистике, но познавший все тонкости поведения предварительно заключенных Колик. – Ах ты, собак-писатель-сукин-сын, кляузная твоя душа! Небось, на всех соседей заявления пишешь, писателев собачий сын! Ты постучи еще в дверь, постучи, так я тебя научу грамоте…